— Справедливость восторжествовала, — кивнул я. — Займитесь отчётом, а я… мне нужно отдохнуть.

Гостиница встретила меня тишиной и прохладой. Я рухнул на кровать, чувствуя свинцовую усталость во всём теле. События последних суток — битва с Бездушными, восстановление стены, смерть друзей, раскрытие заговора — всё это навалилось разом.

Достав магофон, я набрал номер Угрюма. Трубку взял Борис — по голосу чувствовалось напряжение.

— Воевода? Слава богу, вы в порядке! Мы тут уже начали беспокоиться.

— Всё нормально, Борис. Как у вас дела? Никаких происшествий?

— Тихо пока. Бездушные так и не появились.

— Хорошо. Усильте дозоры на всякий случай. Я вернусь через пару дней.

— Есть, воевода. Берегите себя.

Отключив связь, я закрыл глаза. Сон накрыл меня мгновенно, без сновидений.

Проснулся я уже под вечер. Тело ныло, но усталость отступила. Первым делом я спустился в трактир при гостинице и заказал плотный ужин — битвы и магия требовали восполнения сил.

За едой хозяин трактира поделился новостями:

— Слыхали, боярин? Бздыхи отступили! Несколько часов назад — как отрезало. По всему Содружеству, говорят. От Мурома до Костромы — везде твари ушли обратно в леса.

— Гон закончился? — уточнил я, хотя ответ был очевиден.

— Похоже на то! Хвала небесам! Думали, ещё неделю минимум продержится, а тут — раз, и всё. Князь Оболенский уже приказал праздник устроить. Завтра весь город гулять будет!

Это были отличные новости. Ранний конец Гона означал меньше жертв, меньше разрушений. Может, удастся быстрее восстановить нормальную жизнь.

После ужина я отправился в княжеский дворец. Трофимов встретил меня у ворот и проводил прямо в кабинет Матвея Филатовича. Аудиенция вышла… продуктивной.

Я вышел из дворца в приподнятом настроении. Несмотря на все потери и трагедии, мы выстояли. Город спасён, заговор раскрыт, Угрюм получил мощного союзника в лице князя Оболенского. Дела шли в гору.

У ворот меня ждал Безбородко за рулём Бурлака.

— Обратно в гостиницу, Степан, — произнёс я, усаживаясь в машину.

Безбородко завёл двигатель, и мы покатили по вечерним улицам Сергиева Посада. Город оживал после кошмара последних дней — на улицах появились люди, из окон доносились голоса, кое-где даже играла музыка.

Внезапно мой магофон ожил, издав мелодичный звонок. Номер был незнакомый, но что-то подсказывало — стоит ответить.

— Слушаю.

— Боярин Платонов? — раздался в трубке вежливый голос графа Сабурова. — Смею надеяться, что вы узнали меня. У вас найдётся для меня несколько минут?

Михаил Фёдорович Сабуров сидел в кресле покойного князя Веретинского, ощущая, как тяжёлая спинка давит на плечи. Кабинет больше не пылал невыносимым жаром — лишь обугленные стены и покорёженная мебель напоминали о безумии прежнего хозяина. За массивными дверями теперь дежурила его личная стража — люди полковника Хлястина, которого удалось перетянуть на свою сторону ещё месяц назад.

Граф поднёс к уху магофон, набрав номер Платонова. Пока шли гудки, его мысли невольно вернулись к событиям вчерашнего дня. Кинжал, входящий под подбородок Веретинского. Фонтан крови. Судороги умирающего тела. А потом — лихорадочные часы, когда он связывался с союзниками, а после методично обжигал труп магией, превращая колотую рану в неразличимое месиво обугленной плоти. Официальная версия: князь потерял контроль над магическим даром, произошло непроизвольное самовозгорание. Учитывая его прогрессирующее безумие, многие поверили.

Но не все.

Боярин Скрябин, например, заменивший Михаила на посту церемониймейстера, открыто усомнился в «несчастном случае». Арестовать бы его по обвинению в государственной измене, но положение Михаила Фёдоровича не позволяло таких резких телодвижений. Остальные сторонники покойного князя пока выжидали, оценивая расклад сил.

«Шаткое равновесие», — подумал Сабуров, вспоминая ночное совещание с новыми союзниками. Белозёровы, Кисловские, Ладыженские — все они поддержали его захват власти, но каждый выдвинул свои условия. Белозёров потребовал пост главы казначейства. Кисловский — контроль над таможней. Ладыженская настаивала на публичной реабилитации её казнённого сына. И это только начало. Каждый из «союзников» видел в нём не правителя, а обычную куклу. Её можно использовать, затем подмять под себя или вовсе отбросить.

А ещё была проблема диверсии. Проклятая диверсия против Сергиева Посада, о которой уже шептались в кулуарах. Если правда всплывёт, Владимир станет изгоем среди княжеств. Нужно было либо найти способ всё замять, либо публично отречься от действий покойного князя, свалив всю вину на его безумие.

— Слушаю, — раздался в трубке уверенный мужской голос.

— Боярин Платонов? Смею надеяться, что вы узнали меня. У вас найдётся для меня несколько минут?

Секундная пауза.

— Безусловно.