— В Пограничье? — я усмехнулся. — Желаю удачи в попытках командовать людьми, находящимися под юрисдикцией военного командира. Хотя, знаете что? У меня есть отличная идея. Вы сами можете поступить ко мне на службу в Угрюм, чтобы быть ближе к любимым племянникам. Глядишь, из вас ещё получится сделать человека. Физический труд на свежем воздухе творит чудеса — избавляет от лишнего жира и дурных мыслей.

Аделаида ахнула от возмущения, а лицо Сергея приобрело оттенок спелой свёклы.

— Представьте только, — продолжил я, наслаждаясь моментом, — Вы в роли рядового дружинника. Утренние построения, тренировки с оружием, патрулирование… За пару месяцев вы станете совершенно другим человеком. Может, даже научитесь зарабатывать честным трудом, а не обирать должников.

— Как вы смеете! — взвизгнул он.

— Впрочем, вы всегда можете подать прошение князю о переводе племянников из Угрюма. Уверен, Его Светлость с пониманием отнесётся к желанию опекуна оторвать молодых патриотов от службы Отечеству.

Это был последний гвоздь в крышку гроба его планов. Все присутствующие прекрасно понимали, что князь никогда не пойдёт на такое — это выглядело бы как потакание алчности в ущерб обороне княжества.

— Сергей, — Аделаида дёрнула мужа за рукав. Её круглое лицо побледнело, а в руке дрожал магофон. — Посмотри… посмотри, что пишут в Эфирнете!

Она повернула экран к мужу. Даже с моего места я видел крупные заголовки: «Тёмные тайны Сергея Бутурлина», «Связи с Восточным каганатом?», «Таинственные смерти должников».

Сергей выхватил устройство из рук жены. С каждой прочитанной строчкой его лицо становилось всё бледнее.

— Это клевета! — Сергей швырнул магофон на пол. Устройство с треском разбилось. — Всё это ложь! Я подам в суд! Я уничтожу тех, кто…

Он замолчал, тяжело дыша. Понимание ситуации наконец дошло до него. Опека без доступа к деньгам. Скандал в прессе. Полный разгром всех планов.

— Если больше вопросов нет, — сухо напомнил чиновник, — заседание совета объявляется закрытым.

— Мы ещё не закончили, Платонов, — процедил он сквозь зубы. — Вы и эти… отродья моего покойного кузена ещё пожалеете. Нужно было соглашаться по-хорошему, когда я предлагал. Теперь пеняйте на себя.

Он развернулся и направился к выходу, сопровождаемый женой и юристами. Аделаида что-то причитала про испорченную репутацию, адвокаты переговаривались вполголоса о возможности обжалования.

Дверь захлопнулась.

— Простите, мне нужно отлучиться на минуту, — сказал я Стремянникову и молодым Бутурлиным. — Подождите меня здесь.

Я быстро вышел в коридор и догнал его. Сергей с компанией уже дошёл до поворота. Тяжёлые шаги эхом отдавались от мраморного пола.

— Сергей Михайлович! — окликнул я. — Минутку вашего времени.

Бутурлин остановился и медленно повернулся. В его глазах плескалась ненависть.

— Что ещё вам нужно, Платонов? Недостаточно унизили?

— Аделаида Карловна, господа юристы, — я вежливо кивнул остальным. — Не могли бы вы оставить нас? Нам нужно обсудить один деликатный вопрос.

— Мне не о чём с вами говорить! — рявкнул Сергей.

— Это касается ваших… восточных партнёров, — я понизил голос. — Уверены, что хотите обсуждать это при свидетелях?

Упоминание о связях с каганатом заставило его напрячься. Он махнул рукой спутникам:

— Идите. Я догоню.

Когда мы остались одни в пустом коридоре, я подошёл ближе. Сергей инстинктивно попятился, но за спиной оказалась лишь немилосердно твёрдая стена.

— Что вы?.. — полузадушенно взвигнул он.

Однако я уже наклонился к его уху.

В моём голосе зазвучали нотки Императорской воли. Это не был громовой приказ, способный подчинить толпу. Скорее тихий, вкрадчивый шёпот, проникающий прямо в сознание.

— Сегодня ночью ты опубликуешь весь компромат на себя, который у тебя есть на руках. Все документы, все доказательства твоих преступлений. И когда я договорю, твой разум забудет мои слова, но тело и душа запомнят приказ.

Я почувствовал сопротивление. Несмотря на рыхлое тело и гнилую душонку, у Сергея Бутурлина была удивительно сильная воля. Я ощутил это ещё во время нашей первой встречи — упрямство и жадность создавали своеобразный ментальный панцирь. Именно поэтому я не смог бы дать ему по-настоящему долгосрочный или самоубийственный приказ вроде «перережь себе глотку». Но опубликовать компромат… это было в рамках возможного. Особенно если учесть, что часть документов уже гуляла по Эфирнету.

Используя Императорскую волю, я всегда ощущал холодок в груди. Это было страшное оружие — способность подчинять чужой разум, ломать волю, превращать людей в марионеток. В прошлой жизни я видел, что происходит с менталистами, опьянёнными подобной властью. Они начинали с благих намерений — защитить невинных, наказать злодеев. Но когда каждый твой приказ выполняется беспрекословно, когда люди смотрят на тебя с обожанием и покорностью… грань между справедливым правителем и тираном становится тоньше паутины.