Похоже, именно так проявлялась внутренняя гниль — она просачивалась наружу при малейшем ослаблении самоконтроля, делая человека жестоким даже против воли.

Но мгновение — и он снова изменился.

— Сдаешься? — снова спокойно, так ровно, что почти даже безразлично спросил Демидов, отряхивая песчинки с плеч.

Такое ощущение, что этот паренек даже не вспотел. Он завис надо мной. Никакой агрессии, Демидов делал ровно то, что от него требовалось. Прилежный исполнитель, идеально приработанная деталь в механизме. Проблема лишь в том, что я — не деталь.

Я — инструмент. Тот, которым подобные механизмы вскрывают.

Я поднял голову, потому что сил ни на что другое не было.

— Нет, — сказал я.

— Кончай с ним, — послышался дребезжащий голос учителя.

Демидов снова встал в стойку. Воздух загустел, как перед грозой. Я чувствовал, как пошла волна — с земли, вверх по ногам, в корпус. Он готовился к новому удару и на этот раз вкладывал в него куда больше сил.

Пора было с этим заканчивать, если я хотел уйти с площадки на своих двоих.

Вдох.

Я чётко знал, куда и как ударить, словно в моих руках оказался зажим, которым я на мгновение сжал энергетическую артерию Демидова.

Я двинулся вперёд, чтобы поймать в резонанс его импульсы. Позволил его удару коснуться моей ладони. Принял его ритм и… сместил энергетический поток.

Чистая импровизация, я действовал по наитию, ведь здесь некому было меня научить…

Небольшой разворот. Контакт в предплечье. Лёгкий импульс в локоть, а оттуда вверх в плечо, а дальше — прямиком в легкие.

И всё.

Соперник сделал шаг и больше не смог вдохнуть. Демидов выпучил глаза, открыл рот, пытаясь хватить воздуха.

Тщетно.

Ещё шаг, и его колени заходили в разные стороны, подкосились от расстроенного ритма. Демидов упал на одно колено и поднял на меня изумленный взгляд. Он не понимал, что происходит. Пытался подняться, но ноги больше не слушались.

Я не добивал. Просто стоял около соперника, смотря на него сверху вниз.

Я не знал никакого стиля, не владел боевым искусством, но я был другим, я отчетливо чувствовал сбой. И именно это и было мое оружие.

Соперник пытался сопротивляться, но у него ничего не вышло, асинхрон продолжался, и вот у него уже отняло левую руку, потом правую.

Руки повисли, как плети, потеряв какую бы то ни было связь с мозгом.

Я понимал, что еще чуть-чуть — и тело Демидова полностью откажет. Перестанут работать внутренние органы. Лицо пацана сделалось пунцовым от нехватки кислорода, который перестал поступать в организм.

Мозг может прожить без кислорода в среднем от 3 до 5 минут, после чего начинается гибель клеток. В течение этого времени еще возможно восстановление функций мозга, но после 5–7 минут без кислорода начинаются необратимые повреждения, и вероятность восстановления резко снижается.

— Сдавайся, — бросил я едва слышно, так, чтобы только соперник меня услышал.

Демидов стискивал зубы, попытался поднять руки, хотя бы обозначить новое движение… Но импульс, пущенный мной через плечо в дыхание, прошел свое последнее кольцо.

Его голова дёрнулась и медленно упала на грудь. Демидов застыл так на секунду. А потом буквально стек вниз.

Вдруг я ощутил, как под моими пальцами дрогнули энергетические каналы Демидова, будто прося о помощи. Что-то внутри заставило меня направить лёгкий импульс обратно — не разрывая, а наоборот, аккуратно восстанавливая нарушенный ритм. Я видел, как дыхание возвращается к Демидову, а энергетические каналы выравниваются.

Он резко втянул воздух, поднял глаза и изумлённо уставился на меня. Это ни в какое сравнение не шло с тем, как он смотрел на меня прежде, когда я, сбившийся из подземелья, ломал его.

Я и сам не ожидал, что способен не только ломать, но и возвращать ритм. Что ж… это открывало совершенно новые возможности.

— Хватит, — сказал Учитель, уже снова возвышавшийся над всеми на каменном столбе.

Голос у него был спокойный, как если бы он уже наперед знал, чем все закончится. К моему обезвреженному сопернику бросилось сразу трое учеников. Один подхватил Демидова за плечи, другой держал голову, третий со знанием дела, сжав руку, проверял пульс.

Я медленно огляделся, чувствуя, как постепенно стихает звенящая тишина после боя. Ученики, которые буквально только что с ухмылками ждали моего поражения, теперь избегали даже встречаться со мной взглядом. Некоторые поспешно отвернулись, сделав вид, будто вдруг заинтересовались трещинами на стенах. Другие напряжённо перешёптывались, бросая на меня редкие осторожные взгляды.

Впервые за всё время моего пребывания здесь я ощутил перемену. Кто-то явно боялся того, чему стал свидетелем, что я сделал. Кто-то — невольно проникся уважением. Один из учеников, высокий парень с медным поясом, молча кивнул мне, едва заметно и осторожно, выражая некое подобие признания.