Миражевский тоже не стушевался. Короткий кивок, и пятеро его гончих, будто молекулы под микроскопом, разделились на атомы. Из одного выделялись сразу трое бойцов. В голове не укладывалось, как такое вообще возможно. Но возможно ведь — всё это происходило перед моими глазами.

Я переводил взгляд с одного на другого. Выходило крайне занимательно. Стороны пытались меня «поделить». Я же, оказывается, даже убежище запросил, следуя каким-то древним традициям.

Буду знать. Вот так, в ответ на мои молчаливые вопросы, моя легенда обрастала подробностями.

На самом деле поведение Учителя виделось весьма неожиданным и ничем не обоснованным. Оно указывало лишь на то, что старик кровно заинтересован меня оставить. Нет, я не был ценен, в этом я отдавал себе отчет. Но теперь убедился, что у Приюта со Школой Полуденного Морока какой-то свой конфликт. И я внутри этого конфликта — лишь повод его обострить.

А вот остаться здесь или нет — посмотрим. Мне нужно время, чтобы наконец разобраться в происходящем. Пока все развивается слишком стремительно.

— Ты запросил убежище, сбившийся? — взгляд Миражевского устремился на меня.

Выбор стоял простой — остаться со сборищем придурков или пойти со сборищем придурков.

Я думал недолго.

— Запросил, и я остаюсь здесь, — заверил я.

Я внимательно оглядел рожу Миражева, чтобы наверняка запомнить, а память на лица у меня была хорошая. Что-то подсказывало, что это — не последняя наша встреча. Понять бы еще, что такого натворил прежний обладатель этого тела, что за мной теперь охотятся сразу несколько сил.

Седой прищурился.

— Тебе лучше уйти с нами. Потом будет хуже, — проворковал он.

Занимательно, что о себе он говорил во множественном числе, хотя я теперь точно понимал, что он пришел один. И «миражи», которые он плодил, похоже, не были наделены собственным, отдельным от него сознанием.

— Воспользуюсь советом в следующий раз, — я вымучил на лице улыбку.

Миражев не знал, что сказать.

— Решение принято. Он остается, — произнес учитель. — Попрошу немедля покинуть стены Приюта Длани Предков.

Седой коротко кивнул, отчего-то усмехнулся и кивком «испарил» свои миражи.

— Вы пожалеете, господин Астахов, — бросил он напоследок.

Старец не ответил. Ученики не расслаблялись, так и стояли в боевых стойках.

Я покосился на Павла Алексеевича, твердо понимая, что стал проблемой. И меня не вырезали… пока. Пока я был нужен.

А для чего — я должен узнать, пока всё не перевернулось с ног на голову ещё раз.

Миражев сделал поклон, даже в таких обстоятельствах отдавая толику уважения Приюту. Миражи, созданные им, окончательно растворились прямо в воздухе.

— До скорой встречи, господа, — насмешливо бросил Миражев и напоследок смерил меня взглядом.

И он не ушел, нет… он и сам просто исчез, оставив в воздухе дымку. Ученики вышли из боевых стоек и пока что растерянно переминались с ноги на ногу.

— Тренировка закончена. Отведите его в отсек к сбившимся, — велел одними губами Астахов. — Демидова проводите в медсанчасть.

Учитель резко развернулся и зашагал прочь, даже не взглянув на меня. Лицо у него было бледнее снега. Определенно, переживал за случившийся конфликт со Школой Полуденного Морока. Уже у выхода из двора к Учителю приблизился тот самый ученик, что убегал куда-то ненадолго. Теперь он вернулся.

— Он слишком опасен, Учитель, — осторожно сказал ученик, бросая короткий взгляд через плечо, на меня. — Почему вы оставили его?

Астахов едва слышно, почти шёпотом ответил, не сбавляя шага:

— Потому что сейчас он опасен для наших врагов ещё больше, чем для нас. Если Узел выбрал его, мы не должны упустить шанс и дать ему возможность… — какую возможность мне собираются дать, Астахов не договорил. Зато весьма реалистичено описал мои дальнейшие перспективы. — А если он станет проблемой, я лично перережу ему горло.

Я не стал плодить вопросы, ответов на которые не прибавлялось. В подходящий момент я все обязательно узнаю.

— Пусть остается. Так даже интереснее, — я услышал шепот Ивлева, переговаривающегося с товарищами.

— Пошли, отведу тебя в отсек к равным… — прошипел он.

Ну вот, хотя бы один в этом приюте искренне желал моего здесь присутствия. Взаимно, кстати. Я не люблю оставлять незакрытые долги.

Внутри отсека для сбившихся пахло смертью. Не гнилью, засевшей в трещинах в камне и в сыром мху на швах стен. Нет… это был отчетливый смрад смерти. Такой запах я хорошо знал, чувствовал его много раз — когда, заходя в реанимацию, понимал, что больной не жилец.