«Она совсем как ребёнок, – подумала Гленна, – ведёт себя так, будто с подружками под деревом сидит, да рубашка ещё мальчишеская.»

– Ты очень искусна, – сказала Гленна, не покриви душой.

***

Хромая девушка так и не сказала своего имени и не спросила его у Гленны. Она уснула ближе к полудню, сидя прямо на траве у плетёной стеночки хижины. Одна из коз устроилась у её ног, точно сторожевая собака. Гленна не стала будить пряху. Должно быть, она и впрямь редко виделась с людьми, а появление беглянки было сродни чуду. Сама безумица выглядела безмятежной в объятиях полуденной дрёмы.

«Точно как дитя, – подумала Гленна, глядя на неё».

Гленне и самой стоило бы поспать. Она даже устроилась на застланном соломой пяточке у полупустого дровяника. Тело радовалось отдыху, но сон не шёл. Воспоминания о ночном пробуждении мешали девушке, а страхи кружили вокруг горемычной головы, точно рой назойливых мух.

Что случилось с Борсом? Ищет ли он её? Если он ранен? Если он уже и вовсе не ходит по земле?

Мысли о нём заставляли нутро Гленны болезненно сжиматься. Не только потому, что при нём она чувствовала себя в безопасноти. Девушка признала, что привязалась к нему. Доброму, смелому, отчего-то преданному. Красивому.

Мысли о Борсе, о его возможной гибели сменялись образами из замка Тибальда. Вновь перед глазами стоял образ повешенного Дирка, растерянное выражение на лице лорда Хойта, пятна крови, которые Гленна отмывала с полы бархатного плаща. Следующим вспомнился жалобный визг Пурки. От этого воспоминание сердце сжималось не меньше, чем от прочих.

«Хватит, – решила Гленна, – так лишь промаюсь, а спать не смогу».

Она села, вытащила из волос пару хрустящих стеблей соломы, переплела косу. Гребешка у неё теперь не было, так же, как тёплого одеяла, но тугую косу заплести сумела. Она надела почти сухие туфли. Ноги Гленны теперь были обмотаны чистыми лоскутами, которые отдала ей козопаска.

Та мирно спала, обняв во сне прижавшуюся к её боку козу.

«Чудное, всё-таки, создание», – подумала в очередной раз Гленна.

Грубо сбитая поленница была почти пуста. Туда девушка складывала набранный впрок хворост, потому, что настоящих дров в ней не водилось. Гленна решила, что пополнить запас сучков да веточек – малая плата за то, что сделала для неё случайная встречная.

Она отправилась в лес. Недалеко, благо заблудиться в этой роще было трудно. Гленна приметила поваленное дерево, поросшее древесными грибами, большей куст дикой малины и боярышник, который цвёл так отчаянно, что его аромат казался осязаемым.

Она собирала ветки, выбирала те, что посуше. За эти долгие, так не похожие на всю её прошлую жизнь дни, она научилась собирать хворост быстро. Прежде Гленна боялась, что ничего не умеет для жизни вне дворцовых стен. Теперь же она неожиданно для самой себя осознала, что сможет научиться. Главное – оставаться живой и свободной.

Она поняла, что кто-то приближается по меканью козы, одной из подружек отшельницы. Гленна видела её среди деревьев, когда была занята делом, а теперь ту было едва слышно. Девушка замерла, прислушиваясь. Она различила уверенную поступь, треск сухого лишайника под ступающей ногой. Гленна вцепилась в охапку хвороста, точно это был драгоценный венец и метнулась в тень боярышника, пытаясь спрятаться.

Уже скрывшись за низкими ветвями, девушка подумала, что это могла быть всего лишь проснувшаяся козопаска. Ищет её или коз проведывает. Только меж деревьев появилась не она.

Борс смотрел то по сторонам, то под ноги. Целый и невредимый. Сердце Гленны подпрыгнуло юрким кукушонком.

– Борс, – воскликнула она, выбегая навстречу.

Он увидел её и улыбнулся так искренне, что сердце девушки вновь чуть не выпархнуло через горло.

– Ты цел, какое …

Борс изменился в лице. Неожиданно, он почти больно сжал её подбородок, присматриваясь к губам. Гленна испугалась. Этот жест напомнил ей, как Тибальд навещал Онору накануне свадьбы.

– Ты что-то ела? – Спросил он.

– Да, – растерянно ответила она.

– Фрукты? Ягоды? Сама или тебе кто-то дал?

– Да что случилось?

Борс не ответил. Попросту не успел. Нечеловеческий визг заглушил шум леса, напугал птиц, заставил козу, выглянувшую из-за малинового куста, пуститься в бегство. Крик не походил ни на человеческий, ни на звериный. Он гулко полетел меж стволов, отражаясь от них точно от свода каменной залы.

Охотник развернулся, едва заметным движением он выхватил меч. На него бежала безумица – ворох зелёной ткани и неестественно светлых волос. Борс оттолкнул Гленну прежде, чем он успела остановить его: предупредить, что отшельница не опасна, что девушка просто испугалась, отвратить беду.

Только меч не достиг живой плоти. Он со звоном ударился обо что-то неразличимое глазу. Спутанные волосы метались из стороны в сторону. Гленна увидела лицо девушки и ужаснулась. Больше в нём не было ничего человеческого.

Чем бы ни была козопаска – человеком ли, или другой тварью, её точно касалось колдовство. Самое настоящее, то, от которого матери берегут своих детей, пришивая к пелёнкам булавки и вкладывая ножницы в колыбели. Тварь нападала на Борса, раз за разом, да так быстро, что и уследить было нельзя. Она добралась до него: оцарапала правую кисть. Защитник Гленны отвлёкся всего на мгновение, а козопаска уже выбила меч у него из рук. Она целилась в горло. Может, ей под силу было сломать ему шею?