Выволокли участкового наружу. Ноги его подкашивались от страха, и он больше напоминал безвольный мешок, чем человека. Клетку за ним снова замкнули, ключ лязгнул в скважине.

Раздались хлопки. Редкие, медленные. Это аплодировал профессор. Вышел на свет.

— Браво, браво, — протянул Ландер, глаза его блестели. — Это было прекрасное представление.

Чанчиков ползал по полу, пытаясь подняться, но руки дрожали, ноги его не держали. Он захлёбывался криками:

— Вы теперь отпустите меня? Вы обещали!

— Да, конечно, — мягко сказал Ландер. — Я сказал, что вытащу вас из клетки.

Он махнул рукой. Один из автоматчиков поднял ствол и выпустил короткую очередь. Пули прошили Чанчикова в грудь и горло. Тот даже не успел ничего понять: как лежал на полу, так и остался, распластавшись, окровавленной мерзкой тушкой.

— Вот, — спокойно произнёс профессор, — я сдержал слово. Вытащил тебя из клетки. Но ты не прошёл проверку и мне не нужен.

Он подошёл ближе, тронул тело носком ботинка. Повернул, чтобы видеть лицо, ещё и склонился, будто хотел хорошенько рассмотреть.

— У тебя нет воли, — произнёс он холодно. — Нет стержня. Ты демонстрируешь тотальное отсутствие стрессоустойчивости, нулевая фрустрационная толерантность. Ты импульсивен, истеричен, склонен к аффективным реакциям. Личность слабая, внушаемая. Как вас отбирают для службы, я не знаю, зато знаю свои критерии. Это не субъект для экспериментов. Это бракованный биоматериал. Без обид…

Он выпрямился, вытер носок ботинка о форму Чанчикова и повернулся к нам, уже потеряв к трупу всякий интерес.

— Ему нужна помощь! — крикнула Кобра, стоя на коленях возле Мордюкова. Голос её срывался, в нём звучало отчаяние. — Он истекает кровью, ему нужна срочная медицинская помощь! Прошу!

— Уважаемая, — с мягкой улыбкой ответил Ландер, словно разговаривал не о человеке, а о подопытной крысе, — у нас тут не больница.

— Ах ты, больной ублюдок! — выкрикнула Кобра, вскакивая. — Тварь, чтоб ты сдох!

— Ваши проклятия вам не помогут, — холодно произнёс профессор.

Он махнул рукой. Двое автоматчиков приблизились, отперли клетку. Один из них наставил на нас ствол.

— Без глупостей, — ледяным голосом проговорил Ландер. — Вы видели, что стало с вашим коллегой, — он снова ткнул носком ботинка в сторону Чанчикова. — Попробуете дернуться — ляжете рядом.

Второй в камуфляже, закинув автомат за спину, шагнул в клетку, ухватил Семёна Алексеевича за ноги и начал тащить наружу.

У меня внутри всё сжалось. Хотелось рвануться, навалиться на эту скотину, сорвать у него оружие, врезать прикладом. Но времени было бы слишком много: пока добегу, пока сдёрну автомат с его плеча — второй положит нас с Коброй за секунды, даже меньше.

— Чёрт… — прошипел я и сжал пальцы так, что ногти впились в ладони.

Клетка захлопнулась с металлическим лязгом. Мордюкова утащили в коридор. Он был без сознания, жив ли? Не знаю…

Кобра вцепилась в меня, прижалась, по щекам у неё катились слёзы.

— Он ещё жив… он жив… — прошептала она, но голос её дрожал.

Я прижал её к себе, провёл ладонью по её волосам и сказал тихо:

— Он герой. Он закрыл собой меня. Отдал жизнь за меня.

В груди жгло так, будто туда загнали раскалённый гвоздь. Вспомнилось — в прошлой жизни Сёма бросил меня, струсил, сбежал. А в этой встал под пулю, прикрыл своей грудью. Искупил всё кровью. Полностью.

Комок в горле мешал дышать. Глаза жгло.

— Всё хорошо, — сказал я, гладя Кобру по голове. — Мы вырвемся. Обязательно вырвемся.

— Друзья… — окликнул нас профессор. Голос его звучал опять делано мягко. — Не хочу прерывать, не хотелось бы мешать вашему воркованию. Но…

Он сделал паузу, усмехнулся.

— О-о… да я смотрю — вы влюблены друг в друга. Это сразу видно.

Кобра чуть отстранилась, я тоже отпустил её плечо.

— Не выдумывай ерунды, — прошипела она, глядя на профессора с ненавистью. — Что ты можешь знать?

— Это заметно… Во всяком случае, для профессионала моего уровня в этом нет сомнений, — развёл руками Ландер. — Но не в этом суть. Я вот про что. Вы же понимаете, что остались самые сильные, самые молодые, самые стойкие. И не просто так. Мне бы не хотелось вас потерять.

Он кивнул в сторону, за решётку. Там на полу темнели следы крови. Лужи, оставшиеся от наших коллег, расплывались по бетонному полу. Сырой, ещё не до конца высохший цемент впитывал её жадно: тёмные пятна растекались по пористым разводам, уходили в трещинки, словно в губку. Влажный пол ещё отдавал запахом свежей стройки, но теперь вбирал в себя чужую жизнь, как будто напитывался ею.