Я не смеялся. Лишь бросил:

— Газуй давай.

— Да-да, конечно, — он завёл двигатель.

Хрустнула неисправная коробка передач, сдвинулась пластиковая «розочка» под плексигласом на набалдашнике.

Машина тронулась, на панели бульдожка-кивун качал башкой в такт музыке. Из дребезжащих динамиков хрипловатый голос Цоя выводил: «Доброе утро, последний герой…»

Мы выехали на улицу и тут же нарвались на гаишника. Жезл, жест рукой.

— Ох, менты-козлы… Спрятались как, а! — прошипел Вовчик, но тут же спохватился: — Ой, Максим Сергеевич, простите, это ж не про вас. Но вы же знаете, курица не птица… ГАИ не милиция… ха-ха…

Он полез в бардачок за документами, но я остановил:

— Не надо.

Вышел из машины, показал ксиву сержанту. Тот кивнул, мол, проезжайте.

Вернулся, взял пакет, вынул водку, протянул гаишнику:

— Вечером после смены выпьешь.

Тот растерянно уставился на меня.

— Да бери, бери. Работа у вас собачья. Мерзнете, вот и погреешься.

Я сел обратно в машину. Захлопнул дверь. Вовчик выдохнул:

— Максим Сергеевич, это же я вам, от души…

— Вова, мне в ночь на работу, — сказал я. — А за пельмешки спасибо.

Доехав до дома, я побыстрее вышел из машины.

— До свидания, Максим Сергеевич! — прокричал вслед мне бомбила. — Супруге привет.

Нет у меня супруги, подумал я, но вслух за спину лишь бросил:

— Бывай. Коробку почини.

Вошёл в старый подъезд. Воняло кошками и крысиным хвостом. На стене нацарапано ножичком: «Ленка шалава». Нажал на закопченную и оплавленную кнопку лифта и вдруг вспомнил про записку.

Вернулся к почтовым ящикам. Мой был распухший, набитый рекламными буклетами и счетами. Среди этого вороха — сложенный вчетверо клетчатый листок. Я вытащил его. От бумаги пахло духами Ани. На сгибе — след её губ, красная помада.

Я разорвал записку. Смял обрывки и швырнул на пол. Внутренний голос назойливо прошептал: «Не читай. Ушла — так ушла. Уехала — так уехала».

И тут я вспомнил… Да. Именно так я и поступил тогда… В прошлой жизни. Разорвал и выбросил записку, так и не прочитав. А что сейчас?

Почему я снова здесь и проживаю эти минуты заново? Почему? Неужели для того, чтобы просто повторить всё заново, каждое слово, каждый жест? Или…

Рука сама потянулась к полу.

Я торопливо собрал обрывки, сунул в карман. Снова вызвал лифт, поднялся. На двери, обитой дерматином, мелом было выведено: «Мусор». Я только хмыкнул, стёр рукавом.

— Опять Петька балуется… уши оторву, по самые гланды, — привычно пробормотал я, снова повторяя сам за собой.

Открыл дверь, вошёл. Не снимая куртки и ботинок, протопал на кухню, включил свет. Достал обрывки, разложил на столе. Стал складывать пазл из клетчатого листа, пахнущего духами Ани.

Я собрал обрывки, аккуратно сложил их на столе и стал читать. Буквы были мелкие, убористые.

'Макс, мой родной.

Ты, наверное, думаешь, что я уехала строить карьеру. Но это неправда. Я уехала ради нас. Ради тебя. Ради того, кого ты ещё не видел… ради нашего ребёнка.

Да, Макс… я беременна. Я должна была сказать тебе раньше, но не смогла. Я же знаю, какой ты упрямый. Если бы узнал, ты бы ни за что не отпустил меня. Правда? Схватил бы за руку, за шкирку — и оставил здесь, в Новознаменске. Но так нельзя, здесь нет будущего для малыша. Ты всегда на работе, тебя нет дома, и я понимаю, что твоя служба для тебя — всё. Но с ребенком среди этих новостей, задержек зарплаты и твоих постоянных рисков… я не смогу. Я не смогу растить его, ожидая беды каждый день.

В Москве будет по-другому. Там есть медицина, связи, там люди, которые помогут. Там я смогу спокойно родить, уйти в декрет с нормальной должности, знать, что завтра у ребёнка будет молоко, крыша, будущее. А здесь — только страх и выживание.

Прости, что молчала. У нас будет сын… или дочь. Я не знаю. Нет, внутри знаю — сын. И я хочу, чтобы он был похож на тебя. Чтобы в нём была твоя сила, твоя прямота, твоя несгибаемость, даже если она как огонь жжёт.

Прости меня, Макс. Я не сказала, потому что знаю — ты бы не отпустил. Но я не предательница. Это шаг ради нас, ради семьи, ради жизни нашего ребёнка. Я верю, что когда-нибудь всё образуется. Я верю, что ты приедешь. Уже скоро. И тогда мы вместе выберем ему имя. И, может быть, тогда ты поймёшь, что работа — это не всё.

Что твоя жизнь — это мы. Правда?

Я люблю тебя. Всегда. Даже если сейчас ты думаешь обратное.