Возможно, сейчас я погорячилась, заявив, что не стану больше ему помогать, ведь от этого зависит моя жизнь. Мне придётся быть полезной, если я хочу избежать казни. Но одно сделала правильно: честно сказала, что чувствую — возможно, так нам будет чуть легче понимать друг друга.

Моё откровение явно расстроило принца. Отдав распоряжение камергеру насчёт сопровождения, он словно перестал меня замечать. Перед тем, как вновь скрыться в ванной, я обернулась — он стоял вполоборота ко мне, держась за поражённую скверной руку, и о чём-то думал, глядя на свой подготовленный для выхода костюм.

Мы с камергером вернулись в скрытый ход, и он повёл меня дальше — в совсем уж неведомые глубины резиденци, а я перестала отслеживать путь, потеряв к нему всяческий интерес.

Наконец Харгон открыл ещё одну дверь и на этот раз пропустил меня вперёд. Я едва сделала несколько шагов во мраке пустой, на первый взгляд, комнаты, как вокруг одновременно на всех стенах вспыхнули магические светильники. Похоже, сработало что-то вроде датчиков движения — прогресс почти как в моём мире! Только основа его носит совсем иной характер.

Справившись с коротким мгновением слепоты, я наконец огляделась — и сразу поняла, что мы оказались в покоях матери-императрицы. Правда, давно уже не жилых. Вся мебель была накрыта белыми чехлами, на поверхностях скопился небольшой слой пыли. Видимо, здесь убирали, но не так часто, как в постоянно обитаемых комнатах.

— Пожалуйста, ничего не трогайте, — предупредил меня камергер. — Пройдёмте в гардеробную.

Я кивнула и пошла было за ним, но остановилась, взглянув на огромный портрет, который висел над камином. И это было вовсе не изображение самой вдовствующей императрицы, как можно было бы представить, оказавшись в её комнате. В роскошной золочёной раме, возвышаясь надо всем, что находилось внизу, красовался нарисованный чьей-то довольно умелой кистью Сенеон Тирголин. Он в пышном императорском облачении стоял на фоне типичных охотничьих угодий. Обнажённый меч в его руке упирался остриём в землю, а такой же наточенный взгляд буравил мой лоб. Очень натуралистично!

Даже так он словно гипнотизировал, заманивал в ловушку, откуда не сбежать. Скольких девушек он успел сломать, искалечить, прежде чем его настигла так называемая карма? Страшно было подумать. И, признаться, сейчас я отчасти гордилась тем, что именно на мне всё это закончилось.

Наверное, я слишком глубоко погрузилась в свои мысли, словно тяжёлые свинцовые шары перекатывая в них ненависть к этому мужчине, которого близко так и не успела узнать.

— Принцесса… — осторожно окликнул меня Харгон. — Всё в порядке?

— Да, — ответила я тихо и добавила: — Браах де вуррас.

Вновь с языка сорвались эти странно выстроенные слова, похожие на боевой клич каких-нибудь варваров. Они всплыли в памяти незаметно, призванные пламенем гнева, который нарастал во мне тем сильнее, чем дольше я смотрела на портрет Сенеона. И это можно было бы счесть за обычное ругательство, но его эффект оказался неожиданным. Прямо в центре картины внезапно образовалась тлеющая брешь. В воздухе запахло палёным холстом.

— Что вы делаете? — испугался камергер. Но ничего с уничтожением портрета поделать не смог.

Дыра разрасталась из груди Сенеона, уничтожая и его блестящий доспех, и регалии, которыми он был увешан, словно папуас — бусами. Мне хотелось стереть его начисто, чтобы не осталось ни одного изображения по всему дворцу. И уж тем более — этого алтаря, который устроила тут скорбящая мать-императрица.

Но когда от туловища и лица Сенеона не осталось ничего, я остановилась. Хватит! Так портрет выглядит даже комичнее: ничто на пафосно расставленных ногах. Пустое место, за которым лишь слегка облупленная каменная стена без души. Очень символично!

— Это был любимый потрет виэссы Тирголин, — обречённо простонал Харгон. — Когда она это увидит, очень расстроится.

— Если это был её любимый портрет, почему она тогда не забрала его с собой? — я пожала плечами и наконец прошла мимо уничтоженной картины.

— Думаю, вы должны знать, — вздохнул камергер. — Её отсюда увозили практически силой. Она не хотела даже хоронить сына. Всё ждала, что он придёт в себя. Сейчас ей нужно успокоение вдали отсюда, но я почти уверен, что она вернётся. Тем более не пропустит свадьбу Латара.

— А почему ключ от комнаты вдовствующей императрицы хранится у виэссы Галлы? — внезапно возник у меня вопрос. Это странно. Все ключи должны быть у камергера, разве не так?

— Потому что она доверяла только своей старшей сестре. Больше никому, — спокойно ответил Харгон. — Особенно в последнее время. На неё она оставила воспитание младших детей. Виэсса Галла сможет поставить их на ноги так, как это подобает особам императорской фамилии.

Так-так… Значит, Эцида не просто наставница для младших детей, а их тётка. Удивительно, что ей больше некому посвятить своё время. Разве у неё нет своих отпрысков?