В бане было тепло и уютно. Свет от маленького оконца и от свечи, стоявшей в специальной нише, создавал мягкое, золотистое освещение. Пахло берёзовым листом, травами и горячим деревом. Машка легла на нижнюю полку и я залюбовался ею — тонкий профиль, изящная шея, капельки пота, блестящие на коже словно маленькие жемчужины.

Я осторожно провёл веником по её спине, плечам, рукам. Двигался неторопливо, нежно, стараясь не перегреть её. Машка прикрыла глаза от удовольствия.

— Хорошо-то как, — прошептала она. — Словно все тяготы с плеч снимает.

Я улыбнулся, продолжая своё дело. Потом помог ей облиться тёплой водой, смывая пот и усталость дня. Вода стекала по её телу, и в этом было что-то первобытное, естественное и прекрасное.

После, она немножко попарила меня. Она шептала что-то ласковое, водя веником по моей спине, и я чувствовал, как уходит напряжение, как расслабляются мышцы, как очищается не только тело, но и душа.

Мы не спешили, наслаждаясь каждым мгновением этого особого ритуала. Баня — это место, где человек обновляется, перерождается, смывает с себя не только грязь, но и тяготы, болезни, печали.

Потом, завернувшись в чистые холсты, мы сидели в предбаннике, пили травяной отвар, который Машка приготовила заранее. Говорили негромко, больше молчали, наслаждаясь покоем и близостью друг друга. За маленьким оконцем уже сгущались сумерки, где-то вдалеке залаяла собака, потом всё стихло.

Машенька, разрумяненная, вся счастливая, с мокрыми прядями волос, прилипшими к шее, казалась мне сейчас особенно прекрасной. В её глазах отражался огонёк свечи, а на губах играла лёгкая улыбка. Я смотрел на неё и думал о том, как мне повезло найти в этом чужом времени такое сокровище.

Когда вернулись домой, уже стемнело окончательно. Анфиса, помогавшая по хозяйству, уже ушла к себе, оставив на столе ужин под холстиной. Но нам было не до еды — после бани всегда хотелось только покоя и тишины.

Оказавшись в светлице вдвоём, при свете одной лишь свечи, мы наконец-то смогли побыть по-настоящему наедине. Машка прижалась ко мне и практически шёпотом сказала:

— Как же я по тебе соскучилась, Егорушка…

В её голосе было столько нежности, столько затаённой страсти, что у меня перехватило дыхание. Я обнял её, чувствуя, как бьётся её сердце рядом с моим.

— И я по тебе, солнышко моё, — ответил, зарываясь лицом в её волосы, вдыхая их аромат — свежий, чистый, с нотками трав.

Мы слились в поцелуе — долгом, нежном, выражающем всё то, что не могли сказать словами. В этом поцелуе была и радость, и благодарность друг другу, и обещание вечной любви, и простое человеческое счастье от возможности быть вместе.

Свеча догорала, отбрасывая на стены причудливые тени. За окном шелестели листья под лёгким ночным ветерком. Где-то вдалеке ухнула сова, потом снова всё стихло. Мир словно замер, давая нам возможность насладиться этим моментом близости.

Руки скользили по телу, губы искали губы, сердца бились в унисон. Всё происходящее казалось одновременно и сном, и самой настоящей реальностью — более реальной, чем весь тот мир, который я оставил в будущем.

Мы смогли оторваться друг от друга, когда луна уже была высоко на небе, заглядывая в окно серебристым светом. Машка лежала, положив голову мне на плечо, и тихо дышала. Я смотрел на её лицо, умиротворённое и счастливое, и думал о том, как удивительно всё сложилось.

Машка улыбнулась, не открывая глаз.

— О чём думаешь? — спросила она сонно.

— О нас, — ответил я честно. — О тебе, о нашем ребёнке. О том, как странно и прекрасно всё сложилось.

Она повернулась ко мне, заглянула в глаза:

— Это судьба, Егорушка. Значит, так и должно было быть.

Я поцеловал её, и она снова прильнула ко мне, закрыв глаза. Скоро её дыхание стало ровным и глубоким — она уснула. А я ещё долго лежал без сна, глядя в потолок, слушая ночные звуки деревни и думая о том, какие удивительные повороты иногда делает жизнь.

С этими мыслями я наконец погрузился в сон, крепко обнимая Машку и чувствуя, как размеренно бьётся её сердце рядом с моим.

Утром я проснулся от того, что мне прямо в лицо тыкается своей мордочкой и мокрым носиком Бусинка. Сквозь прикрытые ставни пробивались первые лучи солнца, рисуя на бревенчатой стене причудливые узоры.

С одной стороны на плече лежала Машенька, улыбаясь во сне, её волосы разметались по подушке, а Бусинка явно просилась на улицу, таким образом пытаясь разбудить меня. Она тихонько мяукала и настойчиво тыкалась холодным носом то в щеку, то в подбородок, словно говоря: «Хозяин, пора вставать, дела ждут!»