— Знаете, мистер Егор, у вас удивительные люди. Я много где бывал — в Италии, Франции, Турции… Но такого гостеприимства, такой… душевности, что ли, не встречал нигде.

Я перевёл его слова Степану и остальным. Мужики довольно закивали, а бабы зарделись от похвалы.

— Скажите ему, Егор Андреич, — отозвался Степан, — что мы всегда рады гостям. Особливо таким, что уважение выказывают и язык наш учить хотят.

Я перевёл и эти слова. Ричард выслушал внимательно, а потом, к всеобщему изумлению, медленно, но довольно чётко произнёс по-русски:

— Спа-си-бо… за… хлеб-соль. Я… очень… рад… быть… здесь.

Мужики одобрительно загудели, а кто-то даже начал аплодировать. Ричард, явно довольный произведённым эффектом, скромно улыбался.

— Вот это да! — восхитился Фома.

— Видать, способный, — согласился я. — Или Степан — хороший учитель. — Все вокруг засмеялись.

Степан же от похвалы аж приосанился, выпятив грудь.

Ужин завершился, когда уже первые звезды появились на небосклоне.

Утром же я проснулся как будто на свет родился. О боли в мышцах и спине даже не вспомнил. Потянулся всем телом, с удовольствием ощущая, как легко и свободно двигаются руки и ноги. Ни единого намёка на вчерашние мучения! Вот за это Ричарду отдельное спасибо, подумал я.

Пока я потягивался и радовался ощущениям в теле, увидел, что к нам семенила Анфиса.

Заметив меня во дворе, она приостановилась на мгновение, словно не ожидала увидеть барина в такую рань, потом заторопилась, подошла ближе к сеням и низко поклонилась.

— Доброе утро, Егор Андреевич, — проговорила она. — Что это вы в такую рань проснулись? Солнце едва встало.

Я все не мог перестать потягиваться, наслаждаясь свободой движений после вчерашней скованности. Радость от возвращения гибкости и силы была настолько велика, что я, как мальчишка, пробовал то одно, то другое движение, проверяя, не вернется ли боль.

— Да, вот выспался, — ответил я, слегка зевая для убедительности. — Да и Ричард вчера тело моё отремонтировал, вот не болит, радуюсь этому.

— Как это отремонтировал? — спросила она, и в голосе её прозвучала смесь любопытства и подозрительности. — Не колдовством ли каким басурманским?

Я рассмеялся, вспомнив, как и Машка крестилась при упоминании о «колдовстве» Ричарда.

— Нет, Анфиса, никакого колдовства. Просто у него свои способы лечения есть. Руками помял, где болело, в нужных местах нажал — и все как рукой сняло. Я теперь как новенький!

Анфиса покачала головой, но не стала развивать тему дальше. Вместо этого она деловито произнесла:

— Сейчас я, Егор Андреевич, быстренько завтрак приготовлю, сейчас позавтракаете, — и проскользнула мимо меня в дом, где уже хлопотала Машка.

— Ну хорошо, — ответил я ей вслед, а сам пошёл к колодцу, решив, что после ночи и перед завтраком неплохо бы освежиться.

Я опустил ведро, слушая, как оно стукнулось о водную гладь, потом медленно наполнилось и потяжелело. Поднимая ведро, достал воды, зачерпнул пригоршней и умылся.

— Хорошо-то как! — выдохнул я, чувствуя, как холодная вода окончательно прогоняет остатки сна, освежает кожу, бодрит.

Капли стекали по лицу, по шее, попадали за ворот рубахи, вызывая приятную дрожь. Я умылся еще раз, потом еще, фыркая и отплевываясь, как мальчишка. Странное дело — в прошлой жизни я бы ни за что не стал умываться ледяной водой из колодца, предпочитая горячий душ или хотя бы теплую воду из-под крана. А здесь… здесь все было иначе.

После завтрака я вышел на крыльцо, собираясь отправиться проверить, как идут работы в кузнице, но не успел сделать и шага, как увидел бегущего ко мне Петьку. Он несся со всех ног, размахивая руками, и на лице его сияла такая счастливая улыбка, что невольно улыбнулся и я.

— Егор Андреевич! Егор Андреевич! — кричал он еще издали, и голос его звенел от возбуждения.

Наконец он добежал до крыльца, остановился, переводя дух, весь довольный, сияет, как самовар начищенный.

— Ты чего счастливый-то такой, Петька? — спросил я, глядя на его раскрасневшееся от бега лицо.

А тот, не говоря ни слова, достаёт аккуратно перемотанные в тряпицу два фарфоровых блюдца, показывает, словно величайшее сокровище:

— Вот, Егор Андреевич, смотрите, что получилось! — выдохнул он, осторожно разворачивая тряпицу и протягивая мне блюдца. — Всё, как вы велели. Сделал форму, в неё бисквит засунули, обожгли, а потом уже глазурью покрыли. За ночь остыло. Вот смотрите, как получилось красиво!

В его голосе звучала такая гордость, такое нетерпеливое ожидание похвалы, что я невольно проникся его волнением. Да и действительно, было чем гордиться — блюдца выглядели превосходно.

Я взял блюдце в руку, посмотрел, повертел — да, почти идеально ровное. Не самой тонкой работы, конечно, по сравнению с настоящим китайским фарфором, но вполне хорошая.

Зашли в дом, я достал с полочки чашечку фарфоровую, которую мы сделали раньше, и поставил её аккуратно на блюдце, посмотрел с одной стороны, с другой.