Шоу Ирвин
Шрифт:
– Тогда я могу это все выкинуть?– спросил Тони и быстрым движением руки снял с себя темные очки. Голос его внезапно зазвучал по-взрослому горько. Без очков глаза его были глубоко посаженными, внимательными, полными меланхолии и одновременно оценивающими, что вносило настораживающую дисгармонию в его худенькое детское личико.
– Может через год или два, - сказал Петтерсон.– Если каждый день будешь делать упражнения. Час утром и час вечером. Не забудешь?
– Нет, сэр, - сказал Тони. Он надел и снова стал обыкновенным мальчишкой.
– Мама знает, какие упражнения, - продолжал Петтерсон, - и она обещала, что не пропустит ни минуты...
– Вы можете показать мне эти упражнения, - вступил в разговор Баннер.– И не утруждать миссис Краун.
– В этот нет никакой необходимости, - поспешила Люси.– Я буду делать это.
– Конечно, - согласился Джеф.– Как вам будет угодно.
Тони вернулся к Оливеру.
– Папа, тебе очень нужно возвращаться домой?
– Боюсь, что да, - сказал Оливер.– Но я постараюсь приехать как-нибудь на выходные еще в этом месяце.
– Отцу нужно вернуться в город и работать, - сказал Петтерсон, - так, чтобы он мог позволить себе оплачивать мои счета, Тони.
Оливер улыбнулся.
– Думаю, ты мог бы позволить мне самому выдать эту шутку, Сэм.
– Извини, - Петтерсон подошел и поцеловал Люси в щеку.– Цветешь, сказал он, - цветешь как дикая роза.
– Я пойду мимо гостиницы, - сказал Баннер.– Не возражаете, если я присоединюсь к вам, доктор?
– С удовольствием, - ответил Петтерсон.– Вы сможете рассказать мне по дороге, что это такое, когда тебе двадцать.
– Пока, Тони, - попрощался Баннер.– Когда мне прийти завтра? В девять?
– Пол одиннадцатого, - быстро вставила Люси.– Это достаточно рано.
Баннер бросил взгляд на Оливера.
– Тогда в пол одиннадцатого, - сказал он.
И они с Петтерсоном направились по тропинке, ведущей к гостинице большой, с достоинством ступающий, грузный мужчина и подвижный стройный темноволосый юноша в измазанных травой парусиновых тапочках. Люси и Оливер некоторое время молча глядели им вслед.
Мальчик слишком самоуверен, подумала Люси, провожая глазами пластичную удаляющуюся фигурку. Только подумать, прийти наниматься на работу в свитере. Она даже хотела было повернуться к Оливеру и высказать свое неудовольствие по отношению к Баннеру. По крайней мере, подумала она, он мог бы позволить мне присутствовать при интервью. Но, в конце концов, она решила не жаловаться. Все уже решено, и она слишком хорошо знала Оливера, чтобы надеяться изменить его решение. Она постарается сама взять в руки этого молодого человека, по-своему.
Она поежилась и потерла голые ноги.
– Замерзла, - сказала Люси.– Пойду одену что-то. Ты уже уложил вещи, Оливер?
– Почти, - сказал он.– Надо еще кое-что взять. Я пойду с тобой.
– Тони, - обратилась она к сыну.– Тебе тоже лучше надеть брюки и что-то на ноги.
– Ну, мама.
– Тони, - одернула она сына, про себя отметив, что мальчик никогда не противоречит отцу.
– Ну, ладно, - сказал Тони и пошел к дому, с явным удовольствием волоча ноги по густой прохладной траве лужайки.
3
Оставшись в спальне наедине с Люси, Оливер продолжал упаковывать вещи. Он никогда не суетился и в тоже время не медли, и уложенный им чемодан всегда выглядел безупречно аккуратным, будто только что из упаковочной машины. Для Люси, которой приходилось складывать и перекладывать вещи по несколько раз в порыве кипучей деятельности, Оливер обладал каким-то ловким врожденным чувством порядка в самих руках. Пока муж был занят укладыванием вещей, она сняла свитер и купальник и начала рассматривать в зеркале свое обнаженное тело. Старею, подумала она, не отрывая глаз от своего отражения. На коже бедер появляются коварные едва заметные отметины времени. Нужно больше ходить. Больше спать. И нельзя думать об этом. Тридцать пять.
Люси расчесала волосы. Она носила распушенными немного ниже плеча, так нравилось Оливеру, хотя предпочла бы прическу покороче, особенно летом.
– Оливер, - сказала она, проводя щеткой по волосам и глядя в зеркало, пока он быстрыми и четкими движениями укладывал конверт с бумагами, пару тапочек и свитер в чемодан, раскрытый на кровати.
– Да?– он хлопком закрыл крышку, резко и твердо, как будто затягивал подпругу лошади.
– Я так не хочу, чтобы ты уезжал.
Оливер подошел к жене, остановился за ее спиной и обнял. Обнаженной спинной она ощутила прикосновение рук, прохладную ткань его костюма и с трудом сдержала дрожь отвращения. Я и так принадлежу ему, не стоит вести себя так, будто я его вещь. Оливер поцеловал ее в затылок, потом за ухом.