– Ну, что, доигрался, предатель?
– Рогозный с ненавистью посмотрел на Высокого.
– Покайся перед смертью.

– Не в чем каяться.

– Объясни хлопцам, иуда, почему предал наше дело? Сладким речам большевиков поверил?

– Да, поверил! И жалею, что поздно!

– Отвечай, а не виляй, как собака хвостом. Почему к Советам подался?

– Я вольный, куда хочу - туда иду!

– А самостийна Украина?

– В Мюнхене ваша самостийна Украина!

– Закрой глотку!
– кричал Рогозный.
– На станок Смока его!

– Душегубы-ы-ы!

Эхом разнеслось последнее слово по лесу.

Подскочили подручные атамана, связала Высокому руки, заложили туго за колени, между ними протянули палку и в таком виде повесили на колья. Палачи примялись избивать палками по ступням и ягодицам. Высокий испытывал страшную боль, но не проронил ни слова.

Высокого поставили на табуретку. Он поднял голову и увидел петлю, и за нею на голубом небе медленно плыли легкие облака.

– Опомнитесь, люди-и-и!

Рогозный махнул рукой, и палачи вышибли из-под него табуретку.

Рогоэный подошел к толпе бандитов.

– Семью - до третьего колена!
– Он блеснул недобрыми глазами на Гука.
– От хутора оставить пепел!

– Добре!
– Тот вытянулся услужливо.
– Будет исполнено.

Группа "Мирона" пробиралась сквозь редколесье, Далеко за кустами виднелся большой луг, кошара, поодаль паслись овцы. У костра в национальной одежде сгрудились пастухи. Они выглядели издали маленькими, игрушечными.

– Хм!
– Тур остановился.
– Встреча с ними ничего хорошего не сулит.

– Тогда пошли в обход, - сказал Мирон.

– Придется.

Они повернули вправо и скрылись в низине.

Улица города, где расположен штаб пограничного отряда.

Вместе с Гришуткой, в окружении девчонок и мальчишек, шла Зося по тротуару.

Многие дети были худые, лохматые, почти все босые, кое-кто в старых башмаках, в самодельных сандалиях.

– У тебя папа есть?
– спрашивала Зося.

– Нэ мае.

– А у тебя?

Девчонка покрутила головой.

Подъехал "газик", остановился. Из машины вышел Сушенцов. К нему подбежал Гришутка.

– Откуда явился?
– спросил он.

– С границы! А во-вторых, тебя что, не учили здороваться?

– Ой, здравствуй!
– Гришутка демонстративно подал руку.

– Вот так и надо, - оказал Сушенцов назидательно. Дети с завистью глядели, как майор поднял на руки малыша, потрепал его за вихор...

– Ну, беги!..

– Видали, герой!
– сказал кто-то в толпе.
– И звезда настоящая?

Дети загалдели и побежали.

– Вы что же разгулялись?
– сказал Сушенцов, подходя к Зосе.
– Приехал домой, а вас и след простыл?

– А нам что?
– Зося подала руку.
– Целыми днями бездельничаем.

– Ладно, на этот раз прощаю, - улыбнулся Сушенцов.

– Весело с сорванцами, - сказала Зося.
– Какие они все забавные... Жаль только до слез: безотцовщина.

– Да!.. Война...
– сказал Сушенцов.
– Сколько горя, сколько бед.

– А вы обедали?
– повернула разговор Зося.
– Небось некогда, все мотаетесь по своей границе?

– Спасибо! Только что из столовой.

– А выходных вам не положено?

– Разве теперь до отдыха?

– Я скоро уеду. Как же будет с Гришуткой?

– Пока вы здесь, хочу все дела уладить, - сказал Сушенцов, улыбаясь. Водитель, ждите у штаба, - приказал он.
– Через час едем на заставу.

Машина тронулась с места.

Сушенцов и Зося некоторое время шли молча.

– Зосенька, присядем?
– предложил Сушенцов.

Они уселись в небольшом сквере на скамейку.

– Вот увидел детей, - мялся Сушенцов.
– Простите меня, Зосенька, давно хотел спросить... от чьих рук погибли наши?

– Тяжело об этом говорить, Илья Петрович!

– Я понимаю... И мне нелегко слушать.

– Я уверена, их погубил Деркун. Был тяжело ранен. Все думали, ему конец. Но фашисты выходили. Часто приходил... Вынюхивал. Однажды утром каратели окружили сарай, расстреляли всех и сожгли. Гришутка был маленький такой... Ночи холодные, я его взяла к себе... Спаслись от карателей, помогли люди, - продолжала Зося, вытирая слезы.

– А вы не знаете, где может быть Деркун?

– Нет, не знаю! За ним охотились партизаны. Но так и не нашли. Те, кто остался жив, говорят, что Деркун в сорок втором куда-то исчез. И после войны ни слуху ни духу.