Вошла женщмна, поставила чашки с чаем, печенье.

– Спасибо, Зиночка!
– поблагодарил ее Калюжный.

– Пожалуйста!
– Секретарша удалилась.

– У нас не хватает рук, - продолжал Осадчий, - добраться до глубинки.

– Вот оттуда как раз и мешают хлеборобскому делу, - сказал Калюжный. Да... А вас попросил заехать вот зачем. В газете "Вольне життя" опубликовано письмо бывшего националиста Лисовского.

– Знакомы!
– сказал Свиридов.

– Я не буду пересказывать его содержание, но хочу заметить... Оно производит впечатление. Мы думаем его поместить в нашей областной газете.

– Это хорошая мысль.
– Осадчий отхлебнул чая.
– Мы готовы подключиться к работе.

– Прекрасно! Но нам не хватает нашего, областного материала, озабоченно сказал Калюжный.
– И вообще бьем по хвостам! А когда отрубим змее голову? Дайте нам главарей банд, и мы их вывернем наизнанку перед всем честным народом. Вот что надо для политической работы!

– Подождите немного, - говорит Осадчий.

– Ждать да догонять - не велика участь!
– сказал Калюжный.
– А что, если мы используем в этих целях Данилюка?..

– Право, не знаю, - замялся Осадчи|й.
– Мы предполагаем поставить перед ним другую задачу. Вас потом проинформируем.

– Я понимаю.
– Резкие морщины залегли на лбу Калюжного.
– В подробности вдаваться не собираюсь. Это ваше профессиональное дело... Но всем надо работать в темпе. В темпе, товарищи!

В окружении пограничников Ковалев и Садыков находились в Ленинской комнате. Ковалев подбирал мелодию на баяне, Садыков играл с белобрысым, конопатым пограничником в шахматы.

Вошел страшина Дзюба.

– Вольно, - Кивнул он солдатам.
– Время ваше, личное... Когда я был бойцом, уважал это время...

Он покосился на шахматную доску, прислушался ч баяну.

– Давай, Ковалев, спиликай что-нибудь потыхесеньку, для души, попросил Дзюба.

– Я не умею пиликать, товарищ старшина.

– Ну так играй!
– вежливо потребовал Дзюба.
– Что тебе не понятно?

– Слушаюсь, Кузьмич!
– Ковалев щелкнул каблуками.

– Не прыгай понапрасну. Лучше сыграй!
– Старшина уселся возле Ковалева.

Ковалев, видимо, знал слабинку Дзюбы. Он подмигнул Садыкову и повел мелодию украинской песни "Ревэ тай стогнэ Днипр широкий". Дзюба заслушался...

Хутор. Галина проснулась. За окном шел дождь. Она поднялась на локте, тревожно огляделась кругом... Оделась и начала собирать вещи в чемодан. Тихо вошла мать, мельком глянула на чемодан.

– Я смотрела сегодня, как ты спишь, - сказала она ласково.

– И как же?
– Галина подняла глаза.

– Ты спишь, как маленькая... Я любовалась...

– Мама, прости, но я хочу уехать.

– Ты никуда не уедешь.

– Почему, мама? Ты же все видела!

– Вот поэтому и говорю. Ты никуда не уедешь... Здесь власть Рогозного!

В доме сидели отец, мать, Мария и Галина. На столе остатки завтрака.

– А их на кого оставишь?
– спросила Мария.

– Может, ты позаботишься? У тебя же много заступников.

– Не мешало бы пошире раскрыть очи, - продолжала Мария.
– С дома глаз не спускают!

– Я все равно уеду!

– Держите ее, дуру. Убьют, как паршивую собаку!
– повысила голос Мария.

– За что?
– растерянно спросила Галя.
– Я тихо, мирно...

– То-то и беда, дочка, что тут ни тихо, ни мирно, - сказал отец.
– Не знаю, как тебе из этого омута выбраться.

– Боже ты мой!
– горестно воскликнула Галина.
– Где это видано, чтоб силой...

– Не к добру все это, Мария, - проворчал отец.
– С нем связалась? Опомнись!

– Опять за свое, красный партизан, - оборвала его Мария.
– А что они тебе дали, твои партизаны? Укоротили ногу?

– Дали бы!.. Твои самостийники помешали!

– Загнали бы в колхоз... как барана. Если бы не я, тебя давно...

– Договаривай, лахудра, смерти моей ждешь?

– Господи, остановитесь!
– не сдержалась мать.
– Опомнитесь!

– Сами заварили, сами и разбирайтесь.
– Отец вышел из дому.

– Спятить с ним можно, - возмутилась Мария.
– Упрям, как бык!

– Так про отца?
– укоризненно сказала Галина.

– Ладно! Ладно! Я тебе советую: выбрось дурь из головы. Никуда ты не уедешь!