Шрифт:
– Все же?
– переспросил Садыков.
– Моя Нисо как-то сказаль: "Я буду ждать. Вэрнешься, приду к тебе сама..." Понимаешь, Юра?
– он остановил взгляд на Ковалеве.
– Придьот сама. А-а?..
При появлении старшины Дзюбы разговор оборвался.
– Нагар!
– сказал Дзюба, заглянув в ствол карабина.
– Кто за тебя будет чистить, дядя?
– Почему дьядя?
– ответил солдат вполне серьезно.
– Садыков Абдусалом будет чистить!
Пограничная застава. В спортивном городке сержанты проводили физическую зарядку.
– На месте бего-ом марш!
– подавал команду сержант.
– Раз! Два! Три! Левой! Прямо!
Солдаты то обозначали бег на месте, то делали круги вокруг спортивной площадки.
Недалеко, посреди подметенного двора, высилась клумба, на которой битым кирпичом была выложена звезда с серпом и молотом.
Старшина Дзюба, присев на корточки, поправлял на звезде кирпичики. К нему подошел Ковалев.
– Товарищ старшина.
– Он приложил руку к виску.
– Разрешите обратиться?
– Что у вас?
– Дзюба. поднялся.
– Я слышал, вы едете в районный центр?
– Да, еду за почтой. А что?
– Возьмите меня, - взмолился Ковалев.
– Письмо жду, товарищ старшина!
– Понимаю, понимаю, - улыбнулся Дзюба.
– Я поговорю с лейтенантом Захариным.
По лесной дороге перед заходом солнца рысят два всадника - старшина Дзюба и рядовой Ковалев. К седлам привязана кипа газет и писем.
– Обрадуются почте, - улыбнулся Юрий.
– И моя Надюша прислала весточку. Пока вы, Кузьмич, ходили за газетами, я письмо пробежал... Абдусалом тоже получил. Ему пишет Нисо.
– Хорошо, Юра, когда есть кому писать, - вздохнул Кузьмич.
– Это хорошо.
– Абдусалома заставлю плясать, - не обращая внимания на настроение старшины, говорил Ковалев.
Он пытался изобразить что-то наподобие таджикского танца.
– Абдусалом будет плясать...
В кустах, у дороги, четыре оуновца. Они шли медленно, прислушивались, впереди - Дубовой.
Бандиты разделились на группы и залегли по обеим сторонам дороги.
Всадники продолжали путь...
– Да, черт возьми, век живи, век учись, - продолжал разговор Дзюба. Но ты не тужи, еще все впереди.
В это время перед всадниками внезапно появились бандиты.
Выстрелом в упор наповал убит Ковалев.
Дзюба не успел дослать патрон в патронник автомата, как его стащили с лошади, оглушили прикладом, схватили за руки и потащили в лес.
Старшина с трудом разлепил веки, глянул на бандитов.
– Ты че? Еще зенки таращишь?
– гаркнул Дубовой.
Ночь. Настольная лампа освещала тусклым светом канцелярию пограничной заставы.
– Как же так?
– Сушенцов сурово смотрел на начальника заставы. Нельзя было обойтись без этой поездки?
– Давно почты не было, товарищ майор, - виновато ответил Захарин.
– Да-а-а!
– сказал начальник отряда.
– Надо же, под самым носом... Похоже, бандиты не боятся?
Захарин смотрел на Сушенцова и не произносил больше ни слова.
– Ну, что ты как в рот воды набрал?
– А что тут говорить, товарищ майор?
– ответил Захарин.
– Эх, Кузьмич, Кузьмич!
– Сушенцов покачал головой.
Зазвонил телефон. Сушенцов взял трубку.
– Здравия желаю, товарищ генерал!.. Да, застава переживает... Ковалева любили... О Дзюбе? Нет, ничего не известно. Как в воду канул.
На другом конце провода хмурое, волевое лицо Свиридова.
– Что предпринято?
– Выслали четыре поисковые группы, - ответил Сушенцов.
– Участок леса, блокирован "ястребками" и пограничниками.
– Хорошо, - сказал Свиридов.
– Занимайтесь лично. И докладывайте...
– Слушаюсь, товарищ генерал!..
– Операция "Сокол", - начал Сушенцов, - привязана к вашему участку границы.
– Я в курсе, товарищ майор!
– ответил Захарин.
– Завтра в двадцать один ноль-ноль в течение десяти минут открыть беспорядочный ружейно-автоматный огонь. Так, чтобы чертям тошно стало!
– На каком фланге?
– На левом.
– Как объяснить людям?
– Из-за границы прорыв банды ожидается. А вы ее отпугиваете.
– Слушаюсь! Будет все сделано.
– Польская стражница информирована, - сказал Сушенцов.
Раннее утро следующего дня. В оцеплении пограничники, "ястребки". Одни лежали в секретах, другие шли дозорами...
Над лесом пророкотал "кукурузник".
Заросшая высокой травой лесная колесная дорога. Крестьянская повозка, рядом худая лошадь пощипывает траву. Связанный веревкой, в синяках молчаливо разглядывает вершины деревьев старшина Дзюба.