Шрифт:
Мы подходим к ее дому, останавливаемся.
– А что ты будешь делать без меня?
– спрашивает она.
– Не знаю, - говорю я.
– Тебя буду ждать. Скучать буду...
– Правда?
– Честно...
– Андрюша...
– Ну?
А она молчит и смотрит на меня. И не улыбается. У нее глаза печальные. Нет, она правду говорила, неохота ей уезжать, а я дурак!
– Хочешь, домой тебя на руках отнесу?
– спрашиваю я.
– Только чтоб мама не увидела, - говорит она.
– Почему?
– Ну... Она еще подумает что-нибудь...
– Что?
– Не понимаешь, да?
– Не понимаю, - вру я.
– Она подумает, - тихо говорит рыжая, - что ты в меня влюблен...
Я молчу. Она молчит тоже. Мимо нас проходит человек в шляпе, он входит в подъезд, и когда входная дверь гулко выстреливает, захлопываясь, я говорю:
– Ну и что... Это ведь правда.
– Не ври...
– говорит рыжая.
– Честно. А ты?
– Что?
– Ну... Ты меня...
– Люблю...
– говорит она и убегает в подъезд. Дверь стреляет.
Я иду за ней. Я иду мимо стен и дверей, мимо батарей и почтовых ящиков...
– Подожди!..
Она останавливается.
– Давай я тебя понесу... Можно?..
Она кивает.
Я беру ее на руки, бегу по лесенкам, а на третьем этаже лампочка перегорела. Темно, только с улицы фонарь в окошко светит.
– Ты устал?
– спрашивает она шепотом.
– Не!
– Честно?
– Честно!
– Все равно... Отпусти меня...
– Почему?
– спрашиваю я. Потому что донес бы ее не то что до ее пятого этажа - до неба...
– Отпусти...
Я отпускаю, мы стоим в темноте, а в квартирах орут телевизоры, здесь очень хорошо все слышно.
– Я тебя очень люблю!
– говорит она.
– Я еще никогда так не любила!..
– Спасибо...
– бормочу я.
Мне еще никто никогда такого... Меня только мама любила, но она про это не говорила...
– Ты такой дурак!
– говорит она.
– Почему?
– спрашиваю я.
– Потому!
– говорит она и целует меня... И бежит вверх по лесенке...
А я остаюсь один в темноте. Я - дурак!
– Погоди!
Но она не останавливается.
Я бегу вслед, прыгаю через три ступеньки и больше всего боюсь не поспеть: вдруг она добежит и сразу позвонит!.. А мне ужасно много надо ей сказать!
Я догоняю ее у самой двери.
– Я люблю тебя!
– говорю я ей.
– С ума сошел, тише!
– Я люблю тебя! Я...
Она зажимает мне рот теплой ладошкой, сердится:
– Тише! Сейчас из квартир начнут выглядывать...
Но из квартир никто не выглядывает.
– Я люблю тебя...
– повторяю я шепотом.
"Здравствуй, мама! Прости, что так долго не писал..." - я сижу у окна, пишу письмо домой. В общежитии пусто. Городские живут дома, а те, что, как я, из поселков и деревень, разъехались. А я остался. Сначала из-за рыжей, а потом деньги кончились... На билет не хватило. Проживу как-нибудь на эту пятерку до сентября, а там в колхоз, сказали, поедем...
Домой очень хочется, к маме, к Ленке, к Николе Цыбулько... У Николы день рождения скоро, меня ждут. А я не еду. Так охота пройти по нашей улице - мимо клуба, мимо школы, вниз, в луга... Попрощаться со всеми.
Можно, конечно, уехать зайцем. Но со дня на день должно прийти письмо от рыжей... Как она там? Я бы и сам ей написал, да адреса не знаю...
Тоска в этом городе - никого знакомого, а сам он такой большой... Я заблудился уже дважды. Пока экзамены сдавали, я выучил три дороги от общежития: в училище, на пруд и к рыжей. А теперь хожу по городу, ищу те улицы, где мы с ней ходили, а найти не могу. Вечером хожу к ее дому. У всех окна горят, а у нее темно. Книжки взял в библиотеке, а читать не могу: прочитаю несколько строчек и начинаю думать. Главное - обо всем сразу: об училище, о море, о рыжей, о маме, о Полуночном, о школе, о рыжей, о рыжей...
– А ну попрыгай!
– сердито требуют внизу, во дворе.
– Звенит! А говорил - нету!
Это во дворе, у гаражей, парень моих лет разговаривает с пацаном.
– Ну, давай живо!
Пацан испуганно пятится.
– Меня в магазин послали за молоком...
– бормочет он.
– Попадет дома...
Гаражи надежно скрывают этот маленький грабеж от старушек, сидящих на скамеечке у подъезда. Зато мне с третьего этажа отлично все видно. И слышимость хорошая.
Я высовываюсь из окна.