– Нас посадили в тюрьму за то, что папа застрелил полицая.

– Что ты говоришь!
– удивился Ванько.
– Приставал к тебе?

– Пришел забрать у нас Зорьку. А нам без молока никак нельзя: мама больная и Валерка маленький. Я и хотела помешать ему увести. Он тащит ее из сарая, а я ухватила за шею - и не даю.

– Я знаешь, почему подумал, что к тебе приставал?
– воспользовавшись паузой, пояснил Ванько.
– Из-за платья.

– Да, это он порвал... Только не поэтому.

– Ну-ну, извини... что перебил.
– Он чуть не сказал - "что решил, будто он хотел снасильничать". Почувствовал, как отлегло от души.
– Он, значит, тянет из сарая за налыгач, а ты обхватила Зорьку за шею и не пускаешь?

– Так и было. Он видит, что не справиться - шибздик, ты б его одним щелчком убил - и решил устранить меня от коровы. Схватил за волосы, а я все равно не бросаю. Тут он и дернул за платье... Я испугалась, что совсем распанахает, и разжала пальцы. Папа после говорил, что надо было мне плюнуть на все, пусть бы, гад, забирал... А я набросилась на него, вцепилась зубами в руку...
– На этих словах Тамара, расстроившись, начала всхлипывать. Полицай заматюкался, схватил чурбак, на котором рубили дрова, и хотел меня пришибить. Тут папа в него и стрельнул... Дура ж я дура, что ж я натворила!.. Это ж я и накликала такое ужасное несчастье!..

Она уткнулась лицом в колени, затряслась в рыданиях. Взрыв отчаянья был так велик, что Ванько не на шутку испугался, и, не зная, что делать, гладил ее по плечу, уговаривая:

– Теперь уже поздно... теперь плачь не плачь - назад не воротишь. Перестань, успокойся, слышишь?
– Выпрямил ее, легонько встряхнул; та продолжала страдальчески, взахлеб плакать. Притянул к себе, заговорил в самое ухо: - Знать бы, что твоя мама больная, я бы утащил и отца... Но, может, все еще обойдется. Может, он одумался и тоже смылся вслед за нами. И давно уже спрятали твою маму где-нибудь подальше, у добрых дюдей. А если нет, мы с ребятами завтра наведаемся к вам. Она наверняка еще дома - неужели фрицы станут забирать такую больную! И мы перенесем ее к соседям. У вас есть там хорошие, надежные соседи?

– Есть, конешно...
– Уговоры подействовали-таки успокаивающе.
– Тетя Лена... Можно к ней, она не откажет.
– Отстранилась, вытерла слезы.
– Я тоже пойду с вами, ладно? Спрячем ее в погребе, у тети Лены он прямо в комнате. Там ее ни за что не найдут!

– Об этом мы поговорим после, посоветуемся. Мне не совсем понятно, переменил он тему: - где ж был твой папа до этого, почему не вмешался раньше?

– Был тут же, в сарае. Увидел, что идет к нам полицай, и спрятался подумал, что за ним. Потому как не явился на регистрацию.

– Застрелил из ружья?

– Из винтовки. Которую принес, но немцам не сдал, а прятал в сарае.

– Откуда принес?
– не понял Ванько.

– Когда отступали наши, он отпросился на минутку домой - проведать. А потом не догнал своих и вернулся. Думал, винтовка ему еще пригодится, когда немца станут прогонять.

– Да... Жалко, что я не знал этого! Твой батя - хороший человек, надо было мне и его силком утащить из кутузки... А откуда у тебя эта смуга на руке, тоже полицай ударил?

– Только уже другой. В стансовете. Узнал, что ихний убит из-за меня, да как хлестанет плеткой, трех-хвостой. Смуги не только на руке... Хорошо хоть по лицу не досталось.

– Знаю я этого гада, он - с нашего хутора. Я ему за тебя как-нибудь ребра посчитаю!
– погрозился Ванько, поднимаясь.
– Пойдем, уже недалеко.

Теперь шли вдоль рядков, в направлении гравийки.

– Как ботинки, лучше стало?

– Спасибо: и не хлябают, и не жмут. А мы не заблудимся?

– Здесь я и с завязанными глазами не заблужусь. Скоро выйдем к гравийке, там идти будет легше.

Н а к и н у в на плечи сложенную треугольником теплую шерстяную шаль сентябрьские ночи становились все свежей, - Агафья Никитична дожидалась сына на табуретке посреди двора. Место выбрала с таким расчетом, чтобы видны были и калитка на улицу, и стежка вдоль межи, на которой, если идти со стороны балки, мог появиться Ванько. Она изболелась душой, и было отчего: обещал вернуться засветло, уже глубокая ночь, а его все нет и нет... У ног примостился Туман, повиливал при каждом ее движении мохнатым рыжим хвостом, как бы давая понять, что он тоже не дремлет, отнюдь - весь превратился в слух и внимание.

Вот он оторвал морду от лап, посмотрел в сторону огорода и коротко брехнул. Еще никого не видя, Никитична вздохнула с облегчением: слава те господи - вернулся! Подхватилась и вслед за псом поспешила навстречу.

– Где ж вас нечистая носит, непутевых! Я уже все очи проглядела дожидаючись, - напустилась было журить, но, разглядев рядом с сыном девушку, осеклась.
– А разве?.. Я думала, ты с Андрюшкой...

– Тамара, познакомься: это и есть моя ворчливая мамаша, - сказал Ванько.
– Туман, нельзя!
– цыкнул на пса, обнюхивающего незнакомку.