–  Вот тут и нас в долю возьмите! - сказал я.

–  Что ж, можно. А пока суд да дело - нам парты нужны, классные доски. Вы, говорят, с этим справляетесь. В долгу не останемся. Вы зря к нам не обратились, мы бы вам и огород вспахали. И в кино милости прошу - у нас сегодня "Дочь партизана".

–  Спасибо!

–  А еще, я смотрю, у вас бычок без дела стоит. Вроде бы он лишний у вас? И душ хорош. Нам бы такой при школе не помешал...

Это Алексей Саввич и Сергей изобрели душ: сколотили вышку, поставили на нее бочку, внизу бочки проделали отверстие, плотно закрывавшееся втулкой. К бочке подвели жолоб, на конце жолоба подвесили ведро, дно которого изрешетили множеством мелких дырочек. Душ получился самый настоящий. Позже, в жару, мальчишки наслаждались им бесконечно, визжа и звонко хлопая друг друга по мокрым, блестящим спинам. Недалеко была и река, но душ все равно оставался любимым удовольствием, и работал он исправно: дежурные никогда не забывали наполнить бочку водой.

Мы неустанно трудились над своей спортивной площадкой, все больше и больше ее совершенствовали. Беговую дорожку проложили вдоль левой границы участка - длина ее была сто метров, ширина - пять. Кроме того, для бега расчистили прямую и ровную тропинку в парке. Не забыли и яму для прыжков и площадку для метания диска и гранаты. Украшали, строили, придумывали без устали.

–  Эти-то приедут - ну, скажут, здорово это вы устроили! - слышу я.

–  Приедут они, держи карман шире!

–  Да ты что, не слыхал? Семен же Афанасьевич говорил - приедут! И еще военная игра будет!

–  Нужны мы им, как же...

–  А вот провалиться мне - приедут! Помнят, думают - хорошо!

25. ЧТО ТАКОЕ СВОБОДА?

Уже прозвонил звонок к обеду, братья Стекловы понесли последние носилки с землей, только я и Репин еще замешкались на площадке со своими лопатами: хочется докончить, подровнять край.

–  Семен Афанасьевич, - неожиданно говорит Андрей, - вы кого из ребят больше всех любите?

–  Удивляешь ты меня, Репин! Точно барышня. Ты бы еще на ромашке погадал: любит - не любит, плюнет - поцелует...

–  Нет, я вас серьезно спрашиваю.

–  А я серьезно отвечаю. Вот рука, вот пальцы - какой палец я больше люблю? Мне все нужны. И если палец заболел, нарывает - все равно нужен. Буду лечить, чтоб работал.

–  Но если бы я ушел, вы бы не так огорчались, как из-за Короля, ведь правда?

–  Я за тебя так же отвечаю, как за Короля.

Репин молчит, сдвинув брови, думает о чем-то, потом, словно решившись, говорит самым безразличным тоном:

–  А я его недавно видел.

Я роняю лопату:

–  Где?!

Он пристально смотрит на меня:

–  Вот видите, я же говорил... Я пошутил, Семен Афанасьевич, нигде я его не видел.

Мне досадно, что я так вскинулся, досадно, что бросил лопату.

–  Шабаш, - говорю я Сергею и Павлуше, когда они возвращаются с пустыми носилками. - Мойте руки - и обедать!

...Глаза Репина провожают меня неотступно. Куда бы я ни пошел, что бы ни делал, я чувствую на себе его взгляд. Смотрит - и думает, примеривает, решает: уйти или остаться? Остаться или уйти? Уйти мешает самолюбие. Мешает, пожалуй, интерес к тому, что здесь делается. И еще: он хочет, чтоб я думал о нем хорошо. Ему это нужно. Не знаю зачем, но знаю: нужно.

Однажды он встретил меня на полдороге от станции, когда я возвращался из Ленинграда.

–  Ты что здесь делаешь?

–  Вас встречаю.

–  Тебя отпустил дежурный командир?

–  Сегодня Колышкин дежурит.

Это означало: не у Колышкина же мне спрашиваться.

–  Ну, пошли.

–  Давайте ваш портфель.

–  Мне не тяжело. А вот этот сверток, пожалуй, возьми. Только осторожно, не изомни - здесь листы ватмана для газеты.

Шагаем. Деревья шумят на ветру. Видно, к ночи будет дождь.

–  Я давно хотел вас спросить: вы очень рассердились, когда я при пионерах предложил спеть "Позабыт-позаброшен"?

–  Рассердился? Нет. Чего ж тут было сердиться? Всем известно, что у нас дом, где живут бывшие беспризорные. А у беспризорных любимая песня "Позабыт-позаброшен". Я не рассердился, а... как бы тебе сказать... Бывает, что человек, сам того не желая, скажет о себе такое, чего и не собирался говорить. Вот я и узнал о тебе в тот раз кое-что новое, узнал больше, чем знал прежде.

–  Плохое?

–  Узнал, что сидит в тебе человек, которому невесело, когда другим хорошо. Человек, который любит испортить другим настроение, нарушить добрый час.

–  А зачем Король, когда уходил из детдома, взял горн? - без паузы сказал он, словно это было прямым ответом мне.

Я чуть было не остановился, но пересилил себя.

–  Ты и в самом деле веришь, что Король взял горн? - спросил я ровным голосом.

–  А вы разве думаете иначе?

–  Убежден.

–  Куда же тогда девался горн? Не улетел он, в самом-то деле!