–  Не знаю. Не знаю, что именно с ним случилось, но знаю - Королев его взять не мог.

–  Вы думаете, он никогда не воровал?

–  Я над этим не думал и думать не хочу. Мне неинтересно, что и как было в жизни Короля до того, как я его узнал. А узнал я его в марте. Он помог всем нам, когда здесь было очень трудно и очень плохо. Помог не раздумывая, не приценяясь, от всего сердца.

–  А почему он ушел?

–  Может быть, потому, что маленькая, мелкая обида оказалась для него важнее большого, настоящего дела.

–  Значит, он тоже приценялся.

–  Почему "тоже"? Кого еще ты имеешь в виду?

–  Никого. Я так.

А вот и дождь. Он зарядил раньше, чем я думал, - мелкий, скучный дождик. Но Андрей не позволил себе ни поежиться, ни прибавить шагу. Он только молча на ходу стянул с себя рубашку и завернул в нее трубку ватманской бумаги. Ладно, будем делать вид, что ничего не произошло. Чувствуя, как за шиворот пробираются первые холодные струи, я спокойно продолжаю разговор:

–  Так? Ну вот. А может быть, он ушел сгоряча и сейчас жалеет об этом. И самолюбие мешает ему вернуться.

–  Вы так думаете?

–  Да. Я так думаю.

–  А я думаю - он ушел потому, что свобода для человека самое главное.

–  Да, это ты мне уже изложил - правда, шифром. Свобода воровать, играть в карты, приносить несчастье людям и самому себе? Это, по-твоему, свобода?

–  Свобода - это значит человек сам себе хозяин! - бледнея, горячо, как продуманное и заветное, сказал Андрей.

–  Ты, я вижу, Джека Лондона начитался. Так вот что я тебе скажу: эту свободу я испытал. Я прошел путь еще похуже и позапутанней, чем многие из вас. Я знал эту твою свободу - и ни за что, слышишь, ни за что не возвратился бы к ней. Это свобода животного, свобода зверя, а не разумного существа. Я имею право так говорить. Понял?

Он не ответил. Мы молча дошли до нашей Березовой поляны.

26. СЕМЬЯ ЕКАТЕРИНЫ ИВАНОВНЫ

Приглядываюсь к Екатерине Ивановне. Все больше она мне по душе.

Чехов говорил: "Уметь любить - значит все уметь". Екатерина Ивановна все умеет, и ей ни с одним из ребят не трудно, потому что она любит.

Любовь и дружба - это не бессчетные объятия, поцелуи и нежные слова. Дружба - в доверии, в уважении к человеку. Вот Антон Семенович нам доверял по-настоящему. И не в том дело, что он доверил вчерашнему головорезу сначала пятьсот рублей, а потом две тысячи. Нет, главное - тебе доверяли болеть и отвечать за общие цели, общие наши дела.

Екатерина Ивановна не знала Антона Семеновича, никогда не видела его, но поступала она так же, и это было очень важно для меня. Ведь до сих пор я знал только один педагогический коллектив - тот, что был в колонии Горького, а потом в коммуне Дзержинского. Теперь я встретился с новыми людьми, новыми учителями и видел - они различны, несхожи их характеры, но в отношении их к детям есть одно главное, общее - уважение, доверие и твердая вера: в каждом есть свое зерно. Не видишь сразу - ищи.

–  Помните, Семен Афанасьевич, - сказала мне Екатерина Ивановна, - у Горького Васька Пепел говорит: "Все, всегда говорили мне: вор Васька, воров сын Васька... я, может быть, со зла вор-то... оттого я вор, что другим именем никто, никогда не догадался назвать меня"... Это очень верно! Нельзя человеку привыкать к тому, что он плох. Стоит ему в этом утвердиться - все пропало.

Я мало знал о жизни Екатерины Ивановны и стеснялся расспрашивать. Но вот однажды к нам во двор зашел человек лет под сорок, с рюкзаком за плечами. Я как раз был во дворе с группой старших ребят. Мы невольно прекратили разговор и вопросительно смотрели на незнакомца. Лицо обветренное, брови выгорели, рюкзак - тоже. Одежда и сапоги запылены, и кажется - он пришел издалека, пыль на нем не только та, что пристала по пути от станции к нашему дому, - пыль многих дорог.

–  Я брат Екатерины Ивановны Артемьевой, - сказал, подойдя, этот человек. - Нельзя ли повидать ее?

–  Отчего же нельзя! Можно.

Тотчас кто-то слетал за Екатериной Ивановной. Мы смотрели, как она идет по двору, торопливо, все ускоряя шаг, еще издали жадно и радостно вглядываясь в лицо брата. Он пошел ей навстречу. Она была ему по плечо, и он низко наклонился, обнимая ее.

Должно быть, они давно в разлуке - это было видно по тому, как они шли навстречу друг другу, не замечая ничего и никого вокруг.

Владимир Иванович Артемьев пробыл у сестры только сутки. Он был в Ленинграде проездом и возвращался в Казахстан, где уже долгие годы работал геологом. Екатерина Ивановна ни на минуту не изменила своим обязанностям, и как мы ни просили ее уйти к себе пораньше, она не согласилась. Но мы впервые увидели, что она может быть поглощена чем-то, кроме ребят и детского дома.

Месяца через два снова появился у нас незнакомый человек, на этот раз с чемоданом в руках, в легком плаще.

–  Я брат Екатерины Ивановны Артемьевой. Нельзя ли ее повидать? спросил он.

Все было, как в первый раз: Екатерина Ивановна бежала ему навстречу с лицом, омытым радостью, и он шел к ней, улыбаясь так, что и без всяких слов было ясно, как давно они не видались и как рады друг другу. Этот брат оказался врачом, работал в Крыму, где-то неподалеку от Никитского сада.

Когда некоторое время спустя снова явился человек, спросивший, нельзя ли повидать Екатерину Ивановну, Жуков тут же на пороге спросил, не дав ему договорить: