Великая княгиня Мария Николаевна также приняла меня очень любезно, хотя ко времени моего появления она жила еще очень уединенно вследствие родов и смерти своего ребенка. Она пожелала сделать исключение для меня и велела Виельгорскому написать мне, что приглашает меня в свой прелестный загородный дворец в Сергиевском*. Это было на другой день после отъезда ее мужа, который, как вы знаете, сопровождет государя в его поездке в Берлин и оттуда в Мюнхен.

В общем, я провел довольно приятно 3 недели в Петербурге, и без чрезмерных трат, так что к настоящему времени у меня осталось больше половины той суммы, какую мне дал папа перед отъездом. Что скажет на это Николушка?

Было бы слишком долго перечислять всех знакомых, встреченных мною в Петербурге, как из числа дипломатов, так и из местного общества. Кто был особенно любезен со мною, так это Вяземский, чью жену я полагал застать здесь, в Ревеле*, но, как я известился, она уже уехала.

Что касается до моих дел по службе, положительно то, что я решился не брать отставку, но удовольствоваться аттестатом* из министерства, который я и получил на совершенно приличный срок, благодаря посредничеству Михаила Николаевича Муравьева. Этот срок облегчит мне впоследствии возвращение на службу, а что до моего камергерского звания — единственного, чему я приписываю некоторую важность, я имею все основания надеяться, что вмешательство графа Бенкендорфа позволит мне восстановить его без труда.

Вот, любезные папинька и маминька, чем я занимался в течение 3 недель. И я думаю, что было бы трудно добиться большего за такой короткий промежуток времени.

Завтра я ночую в Гельсингфорсе, оттуда пароход довезет меня через Або в Стокгольм. Я задержусь там на день или два. Затем направлюсь оттуда через Штеттин или Любек в Берлин, где также думаю задержаться. Несмотря на эти остановки, я надеюсь через две недели попасть в Мюнхен. Погода стоит великолепная, море спокойно как озеро, и плавание восхитительно.

Можно было бы рассказать вам еще очень о многом, но как это написать? Передайте Николушке, что я непрестанно думаю о нем и с тревогой ожидаю известий о его первых шагах.

Простите. Поручаю себя вашей бесконечной нежности, а вас поручаю Богу. Ф. Т.

Berlin. Ce 27 septembre <18>43

Terre, terre, ma chatte ch'erie, me voil`a `a Berlin, et pour rendre la f^ete compl`ete en possession de ta lettre. Avant-hier encore `a pareille heure, il est huit heures, je me trouvais sur la c^ote de Su`ede, dans une petite ville perdue qui s’appelle Istadt, attendant depuis trois jours l’arriv'ee du bateau sauveur qui devait me transporter en Allemagne. Je pensais que la fin du monde arriverait plut^ot que ce malheureux bateau. Eh bien, le monde dure encore et je suis `a Berlin. Mais pour mettre un peu d’ordre dans le narr'e de mon 'ecriture, je dois te dire, comment et pourquoi je me trouvais `a Su`ede. C’est qu’au d'epart de la terre du Comte de Benkendorff proche de R'eval je n’avais que deux voies ouvertes devant moi: ou de r'etrograder sur P'etersb<ourg> pour y prendre la malle-poste, ou de prendre le bateau `a vapeur qui fait le tour de la Baltique, en passant par les ports de la Finlande — Helsingfors, Abo — `a Stockholm, et de l`a par Colmar, Istadt, en Allemagne. C’est `a ce dernier parti que je m’arr^etais bravement, et je viens d’accomplir cette int'eressante Odyss'ee dans l’espace de 10 jours, y compris les trois jours de rel^ache forc'ee, dont je t’ai parl'e plus haut. Pour les d'etails et le descriptif je t’envoie `a Mr Marmier* qui a fait cette m^eme tourn'ee il y a deux ans et qui l’a publi'e heureusement pour moi dans la «Revue des Deux Mondes». C’est lui qui te parlera du pittoresque sauvage des c^otes de la Finlande, de la position vraiment admirable de Stockholm, etc. etc., tout cela est ainsi, mais ce qui n’est pas moins vrai, c’est que j’ai eu beaucoup d’ennui dans les intervalles de mes admirations. Le temps, aux brouillards pr`es, qui dans ces parages ont le tr`es grand d'esagr'ement d’emp^echer le bateau de bouger de place, — nous a constamment favoris'e, notre navigation a 'et'e aussi douce que peut-^etre celle du lac de Tegernsee, et rien de tout cela n'eanmoins n’a pu me r'econcilier avec le bateau `a vapeur que je trouve le plus triste des v'ehicules `a moi connus.

Ma visite chez le Comte Benkendorff a 'et'e de cinq jours fort agr'eablement pass'es. Ind'ependamment de la localit'e qui serait r'eput'ee belle, m^eme au milieu des pays les plus pittoresques, je ne puis assez me f'eliciter d’avoir fait la connaissance du brave homme qui en est le propri'etaire. C’est certainement une des meilleures natures d’hommes que j’aie jamais rencontr'ees. Mais ce que je t’en dis l`a, ne t’avise pas de le dire `a S'ev'erine, dans l’esprit duquel un pareil t'emoignage de ma part suffirait pour me perdre `a tout jamais*. Benkendorff, comme tu sais, peut-^etre, est un des hommes des plus influents de l’Empire, exercant par la nature de ses fonctions une autorit'e presque aussi absolue que celle du ma^itre. Voil`a ce que je savais et ce n’est pas certainement cela qui pouvait me pr'evenir en sa faveur. — J’ai 'et'e par cons'equent d’autant plus aise de me convaincre que c’'etait en m^eme temps un homme parfaitement bon et honn^ete. Ce brave homme m’a combl'e d’amiti'es, beaucoup `a cause de la Kr"udener et un peu aussi par sympathie personnelle, mais ce dont je lui sais plus de gr'e encore que de son accueil, c’est de s’^etre fait l’organe de mes id'ees aupr`es de l’Empereur qui leur a accord'e plus d’attention que je n’osais l’esp'erer. Quant au public, j’ai 'et'e `a m^eme de m’assurer par l’'echo que ces id'ees y ont trouv'e, que j’'etais dans le vrai, et maintenant, gr^ace `a l’autorisation tacite qui m’a 'et'e accord'ee, il sera possible d’essayer quelque chose de s'erieux. Mais tout ceci rentre dans cet 'etroit cercle de rab^achage politique que tu m'eprises avec tant de raison et dont je consens `a te faire gr^ace pour le moment.

Ma chatte ch'erie, ce qui vaut mieux que toute la politique du monde, ce qui vaut mieux que tout au monde, c’est l’espoir que j’ai de te revoir dans quelques jours. Et moi aussi, j’ose `a peine croire `a tant de bonheur et `a pr'etendre s'erieusement que le monde ne finisse avant la fin de la semaine prochaine, car, comprends bien ceci, je compte ^etre `a Munich du 5 au 7 ou plus t^ot. —

Adieu, ma chatte.

Берлин. 27 сентября <18>43

Земля, земля, милая кисанька, вот я и в Берлине, и в довершение к моему ликованию держу в руках твое письмо. Еще третьего дня, в это самое время, а сейчас восемь часов, я находился на шведском берегу, в маленьком забытом городке под названием Истад, в течение трех дней дожидаясь прибытия спасительного судна, которое должно было доставить меня в Германию. Я уже думал, что скорее наступит конец света, чем появится этот злосчастный пароход. И что же, свет еще стоит, а я уже в Берлине. Но чтобы внести немного последовательности в ход моего повествования, я должен тебе сказать, как и почему я оказался в Швеции. Покидая владения графа Бенкендорфа вблизи Ревеля, я мог воспользоваться только двумя путями — вернуться в Петербург, чтобы сесть в мальпост, либо попасть на пароход, совершающий плавание по Балтийскому морю и заходящий в порты Финляндии — Гельсингфорс, Або, затем направляющийся в Стокгольм и оттуда через Кольмар и Истад — в Германию. Этот последний путь я и избрал отважно и только что завершил эту любопытнейшую Одиссею, продолжавшуюся 10 дней, включая 3 дня вынужденной остановки, о которой я сообщил тебе выше. За подробностями и описанием я отсылаю тебя к г-ну Мармье*, который совершил подобное турне два года назад и, к моему счастью, напечатал описание его в «Revue des Deux Mondes». Он тебе поведает о живописных диких берегах Финляндии, о поистине восхитительном расположении Стокгольма и пр. и пр. Все это верно, но верно также и то, что в промежутках между восторгами я нестерпимо скучал. Погода, если не брать во внимание туманы, которые в этих краях имеют неприятное свойство не давать судам двинуться с места, — постоянно благоприятствовала нам, плавание наше проходило словно по озеру Тегернзее, но даже все это не могло примирить меня с путешествием на пароходе, который я считаю самым унылым из всех известных мне средств передвижения.