Мое пребывание у графа Бенкендорфа продлилось пять дней и было очень приятным. Кроме того, что сама местность могла бы почитаться красивой даже в самых живописных краях, я очень рад, что познакомился с ее хозяином, замечательным человеком. Это поистине одна из самых лучших человеческих натур, какие мне доводилось встречать. Но то, что я пишу тебе о нем, остерегись передавать Северину, подобного свидетельства с моей стороны достаточно, чтобы навсегда потерять себя в его глазах*. Бенкендорф, как ты, вероятно, знаешь, один из самых влиятельных людей в Империи, по роду своей деятельности обладающий почти такой же абсолютной властью, как и сам государь. Это и я знал о нем, и, конечно, не это могло расположить меня в его пользу. Тем более отрадно было убедиться, что он в то же самое время безусловно честен и добр. Этот славный человек осыпал меня любезностями, главным образом благодаря Крюденерше и отчасти из симпатии ко мне. Но еще более чем за прием я благодарен ему за то, что он довел мои мысли до сведения государя, который уделил им более внимания, чем я смел надеяться. Что касается до общественного мнения, я также уверился по откликам, которые нашли в нем мои мысли, что я на верном пути, и теперь, благодаря данному мне молчаливому разрешению, будет возможно попытаться предпринять кое-что серьезное. Но все это становится похожим на политическую болтовню, которую ты так справедливо презираешь, и я сейчас готов избавить тебя от нее на время.

Милая кисанька, дороже всей политики на свете, дороже всего на свете для меня надежда увидеть тебя через несколько дней. Я также с трудом осмеливаюсь верить в такое счастье и всерьез полагаю, что конец света не наступит до конца следующей недели, ибо, запомни хорошенько, я полагаю быть в Мюнхене между 5 и 7 числом или раньше.

Прощай, моя кисанька.

Munich. Ce 1/13 octobre 1843

Enfin, chers papa et maman, me voil`a `a Munich, o`u je suis arriv'e, sain et sauf, dimanche dernier, c’'etait le 26 septembre v<ieux> st<yle>. Vous savez par ma lettre de R'eval que j’ai d^u m’embarquer le 4 sept<embre> pour Helsingfors, de l`a je me suis rendu par Abo, `a Stockholm, o`u je n’ai pu m’arr^eter qu’un jour. Je suis all'e attendre dans un petit endroit de la c^ote de Su`ede, Istadt, le bateau `a vapeur qui m’a transport'e `a Stralsund, d’o`u j’ai gagn'e, par le nouveau chemin de fer, Berlin. J’ai 'et'e singuli`erement favoris'e par le temps, si bien que dans toute cette tourn'ee que j’ai faite de la Baltique, j’en ai une navigation aussi douce et aussi paisible que pourrait l’^etre celle d’un lac. Stockholm que je n’ai vu qu’en passant est un magnifique panorama et une pauvre ville. A Berlin, o`u je me suis arr^et'e cinq jours, j’ai beaucoup vu les Lerchenfeld et les Meyendorff*; lui, Meyendorff, m’a charg'e de faire ses compliments `a Nicolas qu’il a connu d’autre temps `a Vienne. Quant `a sa femme, dont j’avais beaucoup entendu parler comme d’une personne tr`es spirituelle, tr`es originale et passablement capricieuse, elle m’a fait l’accueil le plus gracieux, et nous nous sommes quitt'es les meilleurs amis du monde. C’est une cousine `a Lerchenfeld et une amie `a Mad. de Kr"udener qui m’avait donn'e une lettre pour elle. J’ai eu par elle beaucoup de d'etails sur J. Gagarine qu’elle affectionne tout particuli`erement et qu’elle a vu tous les jours l’hiver dernier `a Berlin.

De Berlin, gr^ace au chemin de fer, il ne m’a fallu que 7 h<eures> pour arriver `a Leipsick, de l`a en une heure `a Altenbourg, o`u j’ai pris la diligence qui m’a emmen'e `a bon port `a Munich en deux fois vingt quatre heures. J’y ai trouv'e ma femme, rentr'ee depuis deux jours en ville de Tegernsee, se portant `a charme, ainsi que les enfants que j’ai trouv'es consid'erablement grandis et d'evelopp'es, surtout le petit garcon. Hier j’ai fait venir les trois petites qui sont `a l’Institut, etc. etc. Et maintenant que me voil`a r'eussi dans mes impressions habituelles, je pourrais croire que ces cinq derniers mois que je viens de passer n’ont 'et'e qu’un r^eve, si je n’'eprouvais, en pensant `a vous, et un regret r'eel de vous avoir quitt'es, et un d'esir tr`es positif de vous revoir. Aussi comptez bien qu’`a moins d’obstacle impr'evu et tout `a fait inattendu, vous me reverrez en Russie dans le courant de l’ann'ee prochaine. Munich depuis longtemps n’a plus d’int'er^et pour moi, et ma femme en est encore plus fatigu'ee que moi-m^eme. Le voyage que je viens de faire, en secouant ma paresse, a ranim'e en moi le d'esir d’un d'eplacement. Je n’ai plus trouv'e ici les S'ev'erine, partis pour P'etersb<ourg>, et je dois les avoir rencontr'es en chemin sans les reconna^itre.

Ici j’ai trouv'e tout le monde tr`es pr'eoccup'e des 'ev'enements qui viennent de se passer en Gr`ece*. On a des inqui'etudes non pas pr'ecis'ement pour la personne du Roi Othon, mais pour son autorit'e, pour sa Royaut'e — et je crois, quant `a moi, les inqui'etudes parfaitement fond'ees. Mais ce qui m’int'eresserait bien plus que les 'ev'enements qui se passent `a Ath`enes, ce serait de savoir ce qui se passe `a Овстуг. Il n’y a pas de soir'ees qui commencent d'ej`a `a devenir longues que je ne pense `a vous et que je ne cherche `a deviner quelle est l’humeur de Nicolas.

Quelles nouvelles avez-vous de Doroth'ee et de son mari? Je compte leur 'ecrire prochainement. Il me semble encore me voir chez eux, dans leur salon vo^ut'e, `a leur table — sous le coup de la parole facile, intarissable et quelque peu paradoxale de Николай Васильевич. Je suis fort heureux de les avoir revus.

Простите. Опять то же пространство между нами — но, надеюсь, ненадолго. Да сохранит вас Бог и утешит нас новым свиданием. С нетерпением жду известий от вас. Живите, будьте покойны, по возможности здоровы и вполне уверены, как вы нежно любимы.

Мюнхен. 1/13 октября 1843

Наконец-то, любезнейшие папинька и маминька, я в Мюнхене, куда прибыл целым и невредимым в прошлое воскресенье, — это было 26 сентября старого стиля. Из моего письма из Ревеля вы знаете, что 4 сентября я должен был сесть на пароход, чтобы плыть в Гельсингфорс, — оттуда я поехал через Або в Стокгольм, где мог остановиться всего лишь на один день. Я отправился в Истад, местечко на шведском побережье, ожидать парохода, который доставил меня в Штральзунд, откуда я по новой железной дороге прибыл в Берлин. Погода необыкновенно благоприятствовала мне, так что во время всего моего путешествия по Балтийскому морю плавание было столь же приятным и спокойным, как могло бы быть на озере. Стокгольм, виденный мной лишь мельком, великолепен как панорама и беден как город. В Берлине, где я провел пять дней, я часто виделся с Лерхенфельдами и Мейендорфами*. Он, Мейендорф, поручил мне кланяться Николушке, коего знавал когда-то в Вене. Что до его жены, о которой я много слышал как об особе весьма остроумной, весьма оригинальной и довольно-таки капризной, то она оказала мне самый ласковый прием и мы расстались наилучшими друзьями. Письмо к ней дала мне кузина Лерхенфельдов и приятельница госпожи Крюденер. Я узнал от нее много подробностей об И. Гагарине, к коему она питает особливое расположение и коего она видела ежедневно прошлой зимой в Берлине.

Из Берлина, благодаря железной дороге, мне потребовалось всего семь часов, чтобы приехать в Лейпциг, оттуда один час до Альтенбурга, где я сел в дилижанс, в двое суток благополучно доставивший меня до Мюнхена. Здесь я застал мою жену, за два дня перед тем возвратившуюся из Тегернзее, вполне здоровой, равно как и детей, коих я нашел значительно выросшими и развившимися, в особенности мальчика. Вчера я вызвал к себе трех девочек, которые в институте, и т. д. и т. д. А теперь, когда я вновь окунулся в свои обычные впечатления, я мог бы предположить, что проведенные мной последние пять месяцев были лишь сном, если бы, думая о вас, я не ощущал весьма живого сожаления о том, что покинул вас, и весьма положительного желания свидеться с вами. А потому, если не случится важных и совсем непредвиденных препятствий, рассчитывайте увидеть меня в течение будущего года. Мюнхен уж давно не имеет для меня интереса, а моей жене он надоел еще больше, чем мне. Путешествие, только что совершенное мной, встряхнув мою лень, пробудило во мне желание переменить место. Я уже не застал здесь Севериных, которые уехали в Петербург и которых я, должно быть, встретил в пути, не узнав их.