Никита повернулся к Аарону, все еще стоявшему на коленях, между ними рдело железо.

– Кому ты служишь? – спросил он.

– Никите, – выдохнул Аарон, словно это было имя Бога.

– Кого ты любишь?

– Никиту.

Губы Черносерда довольно изогнулись, глаза стали глубокими и холодными, как беззвездное небо над головой.

– Я буду очень скучать по этой картине, Златокудрый. По тому, как ты сейчас стоишь на коленях.

Аарон посмотрел Никите в лицо, улыбаясь так же мрачно, как и тот:

– Попроси меня об этом, хозяин, и я с радостью снова их преклоню.

Киара стояла рядом, и улыбка, которая всего несколько мгновений назад кривила ей губы, исчезла. Мы почувствовали, как в горле у Диор закипают рыдания, и она отвела взгляд, когда капитан Авелина протянул руку своему господину. Лилид поймала ее взгляд и улыбнулась, обещая что-то ужасное. Диор отвернулась, когда пространство прорезал вздох Аарона, в котором чувствовалось что-то ужасно похожее на страсть, и он ощерил клыки, стоило в воздухе раздаться звуку шипящей плоти.

Никита взял Аарона за руку, смазал ожог чернилами и пеплом из чаши Ислы. И с торжествующей улыбкой древний расстегнул его ошейник.

– Встань, Аарон де Косте, поклявшийся на крови служить Никите, и…

Двери с грохотом распахнулись, и все взгляды обратились к южному концу зала. Там стояла Сорайя, обрамленная светом, но выражение ее лица было мрачным, как сама смерть. Плечи и косы вампирши припорошил свежевыпавший снег. Она зашагала сквозь толпу, сжимая в руке огромный меч. Остановившись на почтительном расстоянии от тронов, Сорайя опустилась на одно колено.

– В чем дело, дочь? – спросил Никита.

– Простите меня, Приор. К вратам доставили сообщение. От Железносердов.

Древние Дивоки обменялись взглядами, и мы почувствовали, как в зале растет напряжение. Лилид нахмурилась, лениво махнув рукой.

– Скажи Воссам, пусть убираются. Мы Дивоки, а не Честейны. Мы не разговариваем с псами.

По комнате пронесся невеселый смешок. Но Сорайя смотрела только на Никиту.

– Они… настойчивы, отец.

Никита вернулся на свое место.

– Они?

Сорайя кивнула, взглянув на свою сестру Киару.

– Душегубицы. Альба и Алина Восс. Они пришли под знаменем мира и просят проявить Любезность по старым правилам.

Настроение еще сильнее упало, вампиры в зале зашептались. Раз Фабьен послал своих старших дочерей лично поговорить с Черносердом…

Лилид повернулась к брату.

– Они не предложат нам ничего, чего бы нам хотелось.

– Все равно пусть попробуют. – Взгляд Никиты, пустой и ужасный, упал на Диор. – Иногда следует прислушиваться к крикам воронов, сестра.

При этих словах Лилид прищурилась, но Никита посмотрел на Сорайю.

– Проводи принцесс к нам, моя славная дочь. – Он предостерегающе поднял палец. – Вежливо.

Сорайя поклонилась и вышла из зала. Киара подняла Диор на ноги и усадила рядом с фрейлинами графини. Никита велел своему новому солдату подняться, и Аарон с мрачной и понимающей улыбкой поклонился и попятился. Диор смотрела, как он сидит рядом с чудовищами, на борьбу с которыми потратил полжизни, и у нее текли слезы, когда она видела, как он страдает из-за всего трех капель крови. Ее взгляд скользнул к Тле, лежащей на животе перед троном Лилид, а затем к монстру на троне. Мы почувствовали, как сердце Грааля забилось еще быстрее, когда эти красные губы в форме лука мягко изогнулись в улыбке.

«Скоро», – казалось, обещали они.

– Альба и Алина Восс, – громко объявила Сорайя, и ее голос эхом разнесся по залу. – Первородные Фабьена, древние рода Железносердов и Принцессы Вечности.

Обливаясь потом и учащенно дыша, Диор подняла глаза, чтобы посмотреть, как в зал ворвались Душегубицы. Они прошли вперед под взглядами сотен ощетинившихся Неистовых, не посмотрев ни на одного из них. Добровольно войти в логово такого дракона… смертным такое могло показаться безрассудной авантюрой, но Любезность – священный обычай древних, и, кроме того, первые дочери Короля Вечности, вероятно, были могущественнее всех в этой крепости.

Близнецы шагали в унисон, ритмично стуча каблуками по камню. Они смотрелись ослепительно в своих нарядах, широких платьях и шелковых черных и белых чулках, а их глаза были такими же темными, как у брата с сестрой, наблюдавших за их приближением. За ними следовала толпа грязнокровок, но не гнилой сброд, как в расположенном внизу городе, – эта нежить не шла, а маршировала по приказу Восса, звучавшему у них в головах: «Левой, правой!» – представляя собой мрачную пародию на солдат на параде.