– В сердце вампира нет большей нежности, чем обида, грешник. Воссы досаждали Дивокам еще до того, как большинство собравшихся в Дун-Мэргенне погрузилось во тьму. Мало кто знал, с чего началась вражда между их великими домами. Кто-то шептался о древнем предательстве, или о войне в сердцах, или о дружбе, превратившейся в горькую желчь. Но каковы бы ни были причины, ненависть между древними родами была крепленой и хорошо выдержанной, точно лучший бренди. Воссы против Дивоков. Железносерды против Неистовых. Совсем как…

– Вино против виски? – пробормотал Жан-Франсуа. – Блондинка против брюнетки?

Селин моргнула, хмуро глядя на другой берег реки.

– Прошу прощения?

– Неважно. – Историк улыбнулся про себя, взглянув вверх. – Простите.

Последняя лиат хмурилась еще мгновение, а потом продолжила.

Несмотря на удар, нанесенный моим братом на Багряной поляне двенадцать лет назад, Дивоки покорили весь Оссвей – удивительный подвиг, который сделал Никиту первым настоящим королем нежити в этой новой ночи. Но, торопясь занять трон, Черносерд превратил свое королевство в пустошь. Приближалось лето, а с ним и оттепель. Реки снова потекут, лишая надежды на дальнейшие завоевания, пока снова не начнется зима. И запасы смертных, обещанные Душегубицами, станут настоящим спасением в предстоящие месяцы лишений. Это было ясно. Но обмен с Воссами… если Никита признает, что они ему нужны…

– Мой ответ – да, – провозгласил он.

По толпе Неистовых с обнаженными клыками и жесткими, как кремень, глазами, пронесся шепот.

– Да? – спросили Душегубицы.

– Да. – Никита поднял руку, на которой сверкнула железная печатка. – Как только вы, Принцессы, опуститесь на одно колено перед моим двором и подарите поцелуй этому кольцу. А за оскорбление, нанесенное моей сестре и старейшей, разрешаю вам упасть на оба колена и прижаться губами к моим губам.

По залу прокатилась волна мрачного одобрения, Драйганн ухмыльнулся, сверкнув золотыми клыками, а Сорайя позволила себе даже рассмеяться. Но если Душегубицы и были разгневаны, виду они не подали. Приподняв брови, они повернулись к грязнокровкам, стоявшим у них за спиной.

– Ах, Никита, милый, – раздался мягкий и напевный голос. – Тобою руководит не разум, а черное сердце, в честь которого ты себя назвал.

Граф поднял глаза в поисках говорившего. По какой-то безмолвной команде грязнокровки расступились, и из толпы вышел улыбающийся мальчик, без единой капли крови в гниющей плоти.

Он был грязнокровка, без сомнений: глаза выцвели, на губах и ногтях появились темные следы гниения. Он умер лет в десять-одиннадцать. Пепельно-светлые волосы спускались до плеч, одежду покрывали бурые пятна. Но речь у него была безупречна, голос тверд и холоден, а в светлых глазах и на лбу мы увидели следы свежей крови.

Мы поняли, что это марионетка. Марионетка, которой управляет чужая, темная воля.

Никита поднялся на ноги, прошептав какое-то слово.

Проклятие.

Имя.

Фабьен.

XIV. Конец надеждам

Лицо у Диор побледнело, по коже побежали мурашки, когда она встретилась взглядом с этим мертвым мальчиком. Хотя труп говорил детским голосом, это был он – Король Вечности, – она знала это. Все эти мили, вся кровь, все убийства – из-за него. Этот монстр преследовал ее во сне, охотился за ней по бодрствующему миру, а теперь смотрит на нее бескровными глазами несчастного убитого ребенка, и губы у него кривятся в страшно тяжелой улыбке.

Воздух, казалось, стал холоднее, как будто в этом мрачном зале наступила зима, и дыхание Диор белыми струйками срывалось с ее губ. И тогда мы почувствовали, как он, этот создатель нашей создательницы, стучит молотом по зубчатым стенам разума Грааля. Воздух буквально дрожал от этого грохота, и Диор содрогнулась, пока он пытался проникнуть сквозь завесу ее мыслей. И хотя, несмотря на всю ужасающую силу, попытки Вечного Короля не увенчались успехом, он прошептал устами мертвого ребенка:

– Наконец-то мы встретились, малышка…

Диор вздрогнула от этих слов, от голода в этих глазах, и мы не могли не удивляться. Мертводень был не чем иным, как благом для таких монстров, как Фабьен Восс. И если в Диор крылась сила, способная покончить с этой тьмой, то почему, ради всего святого, он хотел видеть ее живой, а не мертвой? Что такого могла сделать Диор, о чем мы не догадывались?

Что он знал о ней, чего не знали мы?

Марионетка Фабьена отвернулась от Диор и снова взглянула на Никиту, улыбаясь еще шире.