Руки у нее были скованы, шею охватывал железный ошейник с цепью, закрепленной в ржавом кольце на стене. Мать-Волчица обошлась с ней довольно строго, возвращая в клетку после побега, и кожу Диор покрывали синяки, под глазами залегли тени, а родинка на щеке стала такой же темной, как запекшаяся на полу кровь. В камере стояла жуткая вонь, и Диор взглянула на оставленный ей подарок – голову тюремщика, которого она не убила, но все равно приговорила к смерти. Все остальное, конечно, досталось грязнокровкам.

Дивоки не были настроены разбрасываться едой.

В горле у нее пересохло, в животе урчало – весь день ей не давали ни есть, ни пить. И вот робкое солнце снова зашло, ночь окутала нас своим покровом, и когда занавес опустился, мы все прекрасно знали, каким будет заключительный акт.

– Я в полной заднице, – выдохнула она.

Шшух-шшух-шшух-шшух.

Мы опустились ей на щеку, испуганные не меньше, чем она. Несмотря на все, что мы увидели, исследуя дун, в данный момент мы не нашли никакого выхода, и мысль о том, как ее привяжут кровью к Неистовым, была ужасающей. Диор просто заставят рассказать все о Праведниках, и если Дивоки раскопают место упокоения нашей старейшей… все эти знания, всю эту силу, все эти покаявшиеся души…

– Ты все еще слаба? – тихо прошептала Диор в темноте.

Шшух.

– Настолько сильно, что не можешь помочь мне?

Тогда мы могли только хлопать крыльями, разочарованные и испуганные. Наши ожоги заживали, но еще болели, а в одиночку мы не сумеем проникнуть в такое логово и остаться в живых.

– Ну и ладно. – Диор опустилась на колени, прижавшись лбом к камню. – Какой смысл рисковать последним. Я бывала в местах и похуже, что-нибудь придумаю…

Мы знали, что это была бравада, но тем не менее она поднялась, приняв знакомую стойку. Безоружная, потерявшая надежду, но пытающаяся почувствовать себя менее беспомощной, она повторила все позиции, которым научил ее Габриэль. Живот, грудь, горло, повтор. Здесь у нее не было ни единого шанса вырваться на свободу, но она храбрилась, и эта практика тоже была своего рода защитой от страха. Но когда на лестнице раздались шаги, она вздрогнула от их звука, и мы поняли, как отчаянно она в этом нуждалась.

– Мучаешься от жажды, мышонок?

Дверь распахнулась настежь, и на пороге появилась Киара.

– Бессердка сейчас позаботится, чтобы ты ее утолила, – улыбнулась она, отмыкая замки на цепи Диор. – Подготовь ее.

Последние слова она бросила через плечо, и мы увидели, что в коридоре стоит Тля, держа в руках шелковые наряды. По приказу Матери-Волчицы служанка поспешила в камеру и начала молча снимать с Диор окровавленную одежду.

Грааль хранила молчание, позволяя одеть себя, и какой бы трепет она ни испытывала, раздеваясь перед этим чудовищем, ее ненависть перевешивала. Тле не хватало пудры и красок, которые были у нее накануне, но даже без них она прекрасно справилась с работой, нарядив Диор в то же самое красивое бальное платье, украсив ее пальцы драгоценными камнями и, наконец, туго затянув на талии узорчатый кремовый корсет.

Когда служанка закончила, Мать-Волчица оглядела Диор и усмехнулась. И, схватив цепь, которой та была прикована к стене, щелкнула ею, как хлыстом, и вывела Диор из подземелья в дун. Тля следовала за ними по пятам.

Они шли сквозь зловоние смерти и страданий, и Диор смотрела только вниз, вся покрывшись холодным потом. Но когда ее вели через Зал Монархов, подняла глаза, и лицо у нее побледнело при виде мертвых тел, которые втаскивали внутрь с улицы. Мы узнали тела – это были старики и немощные, которыми вчера кормили грязнокровок в Ньютунне. Теперь клейменые, одетые в окровавленные фартуки, с мясницкими ножами на поясах, несли их высосанные трупы на кухню замка.

Тля склонила голову, сотворив знак колеса. Диор посмотрела на служанку, и ее голубые глаза расширились, когда до нее дошло.

– Та яма с костями снаружи… – прошептала она. – Те солдаты, которые раздавали мясо людям в Ольдтунне, когда мы прибыли…

И тут она прошептала слова Габриэля о скотобойнях в Трюрбале.

– Я до сих пор чувствую эту гребаную вонь, когда закрываю глаза.

Киара оглянулась через плечо и пожала плечами.

– В хозяйстве все пригодится, мышонок.

Диор непроизвольно сжала кулаки и стиснула зубы так сильно, что они заскрежетали.

– Почему ты такая? – прошипела она.

Киара замолчала и, повернувшись, уставилась на Грааль. Диор выглядела испуганной и разъяренной, взмахивая руками и наблюдая эту симфонию страданий. Тля взяла ладонь Диор, чтобы успокоить, но Грааль оттолкнула ее и, дрожа от ярости, подошла к Матери-Волчице.

– Почему вы все такие?

– А ты считаешь себя лучше? – прорычала Киара. – Считаешь себя святой? Твой род веками охотился на мой, девочка, и никто и слезинки не пролил ни по одному из нас. Я не просила себе ни такой жизни, ни о том, чтобы мой лорд Никита забрал у меня прежнюю. Но он сделал это ради дуна, которым я владела, и следующие пять десятилетий я провела в бегах, прячась от страха, что меня сожгут в моей же постели или с криками вытащат на солнце.

– Тогда зачем ты ему служишь? – спросила Диор. – Ты была его жертвой, как и все остальные!

– Никакой жертвой я не была.

Киара сняла перчатку и поднесла руку к лицу Диор. На коже у нее стояло клеймо Никиты.

– Я была его возлюбленной. Мы жили вместе, как муж с женой. Пятьдесят лет охотились вместе. Нас избегали как мерзость. Как монстров.

– Но вы и есть монстры!

Мать-Волчица покачала головой, взгляд у нее был жестким и холодным.