Сердце бешено стучало, в голове бушевала буря, и я почти не верил в то, что натворил. Трясущимися руками я нащупал свою трубку, глаза затуманились от боли. Забив трубку дневной дозой, я быстро закурил и полностью втянул ее в себя одним обжигающим вдохом. Селин искоса наблюдала за мной, ее бледные глаза блестели. Око бури закрылось, но ветер между нами продолжал завывать.

– Ты плачешь, – прошептала она.

– ДЕ ЛЕОН! – раздался крик.

Я глубоко вдохнул, сплюнул в пропасть и перевел взгляд на врага. На склоне, вверху, я увидел два силуэта, вырезанные черным: обе девушки, когда-то прекрасные, были превращены в жуткий ужас страшными руками времени. Их голоса звучали у меня в сознании так сильно, будто их доносило ветром, – дуэт кровавых веков и мрачного величия:

– Доброй ночи тебе, Лев! Ты сегодня выглядишь получше, чем когда мы видели тебя в последний раз! Наш грозный отец просит нас передать тебе привет, заверить, что он все еще ждет тебя на востоке, и выразить соболезнования по поводу праздника, который он устроил в честь твоей дочери и жены!

Селин взглянула на меня с мрачным пониманием в глазах. Я так сильно стиснул челюсти, что у меня зубы заныли. Рука сомкнулась на рукояти Пьющей Пепел, и кожа заскрипела, когда я ее сжал.

– Заключим сделку? – взывали Душегубицы. – Можем ли мы предложить тебе соглашение? Или будем считать, что бедный брат Дантон уже исполнил эту песню для глухих и неразумных? Мы позволим тебе безопасно пройти, если ты попросишь, де Леон! Подари нам девушку, и мы подарим тебе жизнь!

И тут я почувствовал, как по моим мыслям ударил молот: когтистые пальцы пытались проникнуть сквозь глаза в хранившиеся там тайны. Но на коже уже вспыхнула эгида, и, какой бы колоссальной ни была сила этих древних разумов, я вытеснил их прочь – вон, долой. Я поднес огниво к баррикаде и увидел, как Селин вздрогнула, когда гобелены вспыхнули жадным пламенем. И, сжав в кулаке Пьющую Пепел, я взревел, перекрывая усиливающийся ветер:

– Ну так вперед, чертовы черви! Посмотрим, сколько потребуется собак, чтобы убить льва!

«Где м-м-мы, Габриэль?» – растерянно прошептала Пью.

Я наблюдал, как начали двигаться порченые, спускаясь с холма темными волнами, безмолвные, запыхавшиеся и, господи, такие голодные.

– Мы в дерьме, Пью.

«О, боже мой, о-божебожебоже. Где Астрид и П-П-Пейшенс?»

Вдыхая дым и излучая ненависть, я посмотрел на близнецов на холме, силуэты которых вырисовывались в темноте точно так же, как в ту ночь, когда в дверь постучался их отец.

– Они дома, Пью.

«О, как хорошо, х-х-хорошо».

Селин подняла руки, провела ногтями по коже. В фарфорово-белую кожу вонзились уже когти, и по кончикам пальцев заскользили ярко-алые струйки. Аромат проник в мои легкие, оставшись на каменных плитах, когда она взглянула на меня.

– Удачи, брат.

– Иди к черту, сестра.

– Я была там, Габриэль. Они сочли мое общество таким же неприятным, как и твое.

Ее кровь бурлила, сливаясь в единое целое благодаря темному искусству и еще более темной воле в длинный клинок и цеп длиной с хлыст. Я сбросил с плеч шкуру, Селин зашипела, когда обнажилась моя эгида, пылая ярче баррикады, за которой мы укрылись. Держа в свободной руке факел, я поднес его к огню, наблюдая, как начинает гореть конопляная ткань. Сквозь поднимающееся пламя я увидел, как приближаются порченые, десятки за десятками, молчаливые, точно могилы, и голодные, словно волки.

«Пристальный взгляд, ч-черные зубы, трескучее щелкщелкщелкЩЕЛК!»

Я закрыл глаза, когда эта толпа приблизилась, опустил голову, и волосы упали мне на щеки. Сделал три глубоких вдоха, прислушиваясь к топоту их торопливых ног, и на каждом вдохе мне приходилось бороться с искушением помолиться. Теперь мы были единственными, кто стоял между Диор и Вечным Королем. Единственным светом в ее ночи. Но Вседержитель оставил ее здесь, выбрав меня из всех гребаных людей. Я просто надеялся, что он знал, что, черт возьми, делает…

– Помнишь, как мы были маленькими? – пробормотал я. – Играли в кузнице?

Селин кивнула.

– Всегда в меньшинстве. Никогда не уступая. Всегда – Львы.

– Ну что ж, все как в старые добрые времена, да?

А потом они набросились на нас.

Фигуры из темноты, с пустыми глазами и чернозубыми ухмылками, с быстротой гадюк скользящие мимо горящих баррикад, ринулись на созданные нами препятствия. Мы с сестрой ждали их, стоя плечом к плечу, и наши клинки шипели, разрезая мертвую плоть на кусочки. Пьющая Пепел снова запела, но теперь это была не детская колыбельная, а ария, переливающаяся серебристым сиянием в моей голове. И я танцевал под этот мотив, по венам у меня разливался гимн крови, а воздух обжигал мне кожу отблесками пламени. Порченые, шатаясь, кидались на нас, переполненные ненавистью, ослепленные, спотыкающиеся. Мы уничтожали их, и серый снег у наших ног становился красным. Они скользили, утрамбовывая его своей тяжестью. Я оторвал руки от одного цепкого ужаса и воткнул свой факел в гнездо спутанных волос другого. Кровавый клинок Селин, убивая, тихо шипел, будто нож входил в масло летним днем, и булыжники вокруг покрывались пузырящимися остатками.

Но, как я и предупреждал Диор, это была лишь попытка проверить нас. И с учащенно бьющимся сердцем я понял, откуда на самом деле стоило ждать первого хода Душегубиц.

Из темноты появилось еще больше порченых, которые пользовались своей проклятой силой, чтобы полностью избежать наших заграждений. Они приближались, пробираясь, как пауки, по бокам моста или, перепрыгивая с одной ржавой виселицы на другую, и перелезали через перила уже у нас в тылу.

– Они обходят с флангов! Назад! – взревел я. – Отступаем!