Тут Шэнь Цинцю поневоле рассмеялся и, подхватив валяющийся на краю лежанки веер, похлопал им Ло Бинхэ по лбу.

– И что же, скажешь, он неправ? Кто ты после того, как осмелился поставить на учителя свои волчьи лапы, как не зверёныш?

Слова сами собой сорвались с его губ, прежде чем он понял, что, сам того не сознавая, перешёл границы благопристойности; в конце фразы он и вовсе позволил себе полуулыбку, которую иначе как фривольной не назовёшь.

Когда Ло Бинхэ заметил это, глядя на учителя сверху вниз, он, не в силах противостоять разгоревшемуся в сердце и животе неистовому пламени, коему он сам не знал названия, бессознательно сунул колено между ног Шэнь Цинцю, но, опомнившись, тут же подставил учителю макушку, чтобы тот молотил его по голове веером сколько вздумается, лишь бы не сбрасывал с лежанки.

– Пусть я и зверёныш, – признал он, – но только для учителя. Больше никто не имеет права называть меня так.

При этих словах Шэнь Цинцю охватило чувство, будто его заставили выпить пару цзиней[143] сладкого до тошноты морса из чернослива. Он с такой силой сжал веер, что тот едва не переломился напополам, и ткнул им Ло Бинхэ под рёбра:

– А ну-ка, поднимайся!

Чтобы говорить о серьёзных вещах, прежде всего нужно принять приличную позу – в противном случае любая тема сведётся к непристойностям. Хоть Ло Бинхэ был не в восторге от этого приказа, он нехотя сполз с учителя и пристроился с другой стороны лежанки.

После пятидневного постельного режима поясница Шэнь Цинцю едва держалась, но он всё-таки сумел выпрямиться, принимая чинную позу. Сам он полагал, что являет собой яркий образ старого ворчуна, хватающегося за спину с гримасой боли на лице, но постороннему взору представала совершенно иная картина: растрёпанные волосы ниспадают на плечи, ворот перекосился, открывая полоску бледной кожи, горло и ключицы выставлены на всеобщее обозрение, на щеках ещё не выцвел румянец от недавних упражнений на лежанке – вкупе со всем этим то, как он, морщась, потирал поясницу, порождало такой эффект, что фантазия человека, чьи помыслы без того не слишком чисты, и вовсе унеслась бы в неведомые дали.

Ло Бинхэ, который не сводил с учителя пристального взгляда, тотчас подполз к нему и принялся медленно массировать спину.

– Хороший мальчик, – удовлетворённо крякнул Шэнь Цинцю. – Такой заботливый.

– Учитель ещё не ведает, насколько заботливым я могу быть, – радостно отозвался Ло Бинхэ.

«Кое-кто напрашивается на похвалу», – вздохнул про себя Шэнь Цинцю.

– Если во время противостояния с Тяньлан-цзюнем учителю понадобится моя помощь, – продолжил Ло Бинхэ, – прошу, зовите меня не задумываясь.

Шэнь Цинцю намеренно не упоминал его отца, дабы не расстраивать ученика почём зря, и уж никак не ожидал, что тот сам поднимет эту тему, – пожалуй, тут он и впрямь превзошёл сам себя. Поколебавшись и взвесив всё как следует, Шэнь Цинцю осторожно начал:

– Твой отец…

– У меня нет отца, – глухо отозвался Ло Бинхэ, уткнувшись носом в его плечо. – Только учитель.

Ну, приехали.

«И что я теперь, твой папочка?!» – поневоле возмутился Шэнь Цинцю, вслух же серьёзно заверил ученика:

– Если ты на самом деле не желаешь выступать против него, тебе ни в коем случае не следует себя заставлять.

Ведь, каким бы оригиналом ни был Тяньлан-цзюнь, он всё же оставался отцом Ло Бинхэ, светлый образ которого тот всегда лелеял в глубине души, пока не убедился, что реальность порядком расходится с его фантазиями.

– Желаю, – не переставая массировать его спину, беспечно отозвался Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю всмотрелся в лицо ученика: в его выражении и впрямь… читалась пламенная решимость – ни малейшего следа колебаний.

Ну что ж, им это только на руку – пусть науськивание сына на родного отца и не самая благородная стратегия, но если Ло Бинхэ и впрямь захочет встать на сторону совершенствующихся, они в его лице обретут несравненного по боевой мощи союзника, а сам он существенно подправит свою репутацию, выровняв баланс баллов положительного образа, который ухнул в глубокий минус после провала в монастыре Чжаохуа.

Тут-то Шэнь Цинцю припомнил последние слова Юэ Цинъюаня, который велел ему отдыхать, заверив, что это дело вполне можно препоручить их соученикам, – тем самым он ясно дал понять, что не допустит, чтобы Шэнь Цинцю вновь подвергал свою жизнь опасности.

– Глава школы не желает, чтобы я принимал участие в битве, – задумчиво пробормотал он. – Река Ло, когда выпадет первый снег, – хорошенько запомни время и место.

– Порой мне кажется, что учитель и впрямь знает всё наперёд, – тепло заметил Ло Бинхэ, и массирующие поясницу пальцы замедлились.

При этих словах сердце в груди Шэнь Цинцю произвело бешеный кульбит.

– Вот как тогда, в Гробнице непревзойдённых, – продолжил развивать свою мысль Ло Бинхэ, – учитель никогда не бывал там прежде и всё же знал наперёд расположение погребальных камер, а также обо всех монстрах, встретившихся нам на пути, и даже обращал установленные там ловушки себе на пользу. Этому ученику воистину остаётся лишь преклониться перед глубиной его познаний.