В его зрачках затеплилась слабая искра, постепенно затопившая сиянием его глаза, лицо, а затем и всё тело, – и вскоре ликование обуяло его всего со стремительностью степного пожара.

И когда Шэнь Цинцю решил, что теперь Ло Бинхэ точно не сможет сдержать слёз радости, тот опустил голову и медленно отнял закрывавшую рот ладонь.

А после этого принялся обнимать учителя так, словно не видел его целый век.

Наконец-то вернув себе возможность нормально дышать, Шэнь Цинцю выдавил сквозь стиснутые зубы:

– …Прекрати… безобразничать…

– Я тоже очень тосковал по вам – очень, очень тосковал, – бормотал Ло Бинхэ, не обращая на его протесты никакого внимания. – Не было ни единого мгновения, когда я не думал бы об учителе…

При этих словах воздух, наполнивший было грудь Шэнь Цинцю, мигом улетучился, словно из продырявленного шарика.

Распластанный на бамбуковой лежанке, будто дохлая рыбина, он, махнув на всё рукой, бездумно уставился на потолок собственной хижины.

– Если ты так сильно тосковал, – наконец вздохнул он после продолжительного молчания, – то почему же не искал учителя в Царстве снов все эти дни?

На него в упор уставились тёмные влажные глаза Ло Бинхэ.

– Разве учитель не полагает, что я чересчур навязчивый?

Липнет к нему круглый день, липнет во снах, двадцать четыре часа в сутки только и делает, что маячит перед глазами; навязчивый – не то слово!

Однако в какой-то момент, утратив бдительность, Шэнь Цинцю… попривык к этой навязчивости, что ли?

Как он вообще до этого докатился?

– Раз ты сам это сознаёшь, – суховато ответил Шэнь Цинцю, – отчего же не пытаешься себя сдержать?

– Что ж, учитель не раз отворачивался от меня прежде, – признал Ло Бинхэ. – Так что если я докучаю учителю – так тому и быть.

При этих словах сердце Шэнь Цинцю невольно сжалось.

Насколько же Ло Бинхэ должен быть к нему привязан, чтобы сказать такое?

После всего, что ему довелось вынести за годы ученичества у оригинального Шэнь Цинцю, стоило проявить к нему каплю участия – и он готов в одночасье забыть все обиды и впустить его в своё широко распахнутое сердце.

После того, как Шэнь Цинцю беспечно разбил это хрустальное сердце, Ло Бинхэ вновь бережно склеил его – осколок к осколку, словно образцовая младшая жена, и, наполнив надеждой, вновь вручил его учителю – лишь для того, чтобы тот снова разбил его, и так до бесконечности…

– Всякий раз, когда я видел учителя рядом с другими на хребте Цанцюн, он так счастливо улыбался – оттого я думал, что он совсем по мне не скучает… – тихо пожаловался Ло Бинхэ.

«Знал бы ты, что глава пика Шэнь так долго носил маску бесстрастной невозмутимости, что это вошло в привычку – в особенности когда он находится на хребте Цанцюн, – мысленно посетовал Шэнь Цинцю. – Едва ли это было полноценной улыбкой – скорее лишь загадочной и неуловимой полуулыбкой. А если даже и улыбка – то она, растягивая губы, не затрагивала душу, не давая остальным разглядеть то, что крылось за ней. Или же это и вовсе была улыбка через силу, призванная обмануть окружающих. Как бы то ни было, всё это – сплошная фальшь; неужели ты и вправду не способен отличить притворную улыбку от искренне счастливой?»

– Что за глупости, – недовольно отозвался он вслух.

– Это верно, что учитель никогда не даёт воли чувствам, – признал Ло Бинхэ. – Но я всегда знаю, когда в глубине души он улыбается.

«Лёжа на мне пластом, ведёшь себя будто капризная девчонка, которая жеманничает, накручивая на пальчик прядь волос! – возмутился про себя Шэнь Цинцю. – Ты что, школьница?»

– Ничего-то от тебя не скроешь, ты та ещё заноза в заднице[141], – закатил он глаза.

– Я не хочу быть занозой, – запротестовал Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю двинул его по руке, которую ученик запустил было в его волосы, словно прихлопывая комара:

– Ну и чего ты от меня добиваешься? Кому, по-твоему, этот учитель улыбался?

Он успел многократно пожалеть, что задал этот вопрос, шлёпая ученика по руке при каждом слове, пока тот старательно перечислял, не переставая играть с его волосами, будто ему мучительно требовалось хоть чем-то себя занять:

– Многим: Лю… то есть шишу Лю, главе школы Юэ, Шан Цинхуа, Мин Фаню, шицзе Нин, тем людям с пиков Сяньшу, Ваньцзянь, Цяньцао, Цюндин, Байчжань, стражам ворот, подметальщикам лестницы…

Подумать только: подметальщиков со стражами – и тех не выпустил из внимания, это же надо быть до такой степени злопамятным! Похоже, первоклассного выдержанного ароматизированного уксуса от ведущего производителя мира демонов с лихвой хватит, чтобы утопить весь хребет Цанцюн!

– Когда ты называешь Лю Цингэ «шишу», я не слышу искреннего уважения в твоём голосе, – не преминул упрекнуть его Шэнь Цинцю. – Я запрещаю тебе впредь говорить о нём в подобном тоне.

– Зато когда он зовёт меня «мелким ублюдком» или «белоглазым волком»[142], искренности в его голосе хоть отбавляй, – обиженно отозвался Ло Бинхэ.