– Да, конечно, можно предположить, что наш предполагаемый богач просто слонялся по переулку и разбрасывался флягами за пару дней до убийства. Но позвольте вопрос: у вас есть другие зацепки?

– Нет, – с сожалением вынужден был признать Кудряшов.

За разговором они вышли обратно на главную улицу. Владимир посмотрел налево – и вновь невольно залюбовался рвущимся ввысь гигантским собором, венчающим город, будто корона – царскую главу.

– Предлагаю разделиться, – обратился Корсаков к околоточному. – Мне необходимо повидать одного человека, который, возможно, согласится нам помочь. А вы пока возвращайтесь в часть и попробуйте найти нужного нам господина «АБ». Так мы с пользой проведем время и не станем мучить друг друга своим обществом. Согласны?

– Более чем.

Корсаков покинул полицейский экипаж (договорившись, чтобы его ждали здесь же через два часа) на углу с Большой Дворянской. Владимиру это название всегда казалось немного смешным – тихая узенькая улочка с громким названием. Но в этом был весь Смоленск: столь грозный и славный во времена войн и бедствий, в мирное время он становился таким маленьким и провинциальным, что подобные имена служили способом доказать: их некогда пограничный город ничем не хуже других, более крупных и богатых.

Для Владимира Большая Дворянская, с вытянувшимися вдоль нее невысокими опрятными домиками, которые прятались за низкими зелеными деревцами, тоже была родной – здесь стоял городской особняк Корсаковых. Большую часть года тут жил его дядя Михаил. Семья Владимира останавливалась у него, выбираясь в Смоленск из усадьбы, да и они с Петром часто навещали дядю. Напротив его кирпичного особняка стоял дом Энгельгартов. Судьбы семейств переплелись причудливым образом. Дед Владимира, Василий Александрович, был дружен с их родичем, Павлом Ивановичем, отставным полковником. Корсаков и Энгельгарт успешно партизанили против французов, но Павла все-таки захватили в плен. По легенде, он отказался перейти на сторону французов и был казнен, причем сам вызвался командовать собственным расстрелом. Петр был трогательно, по-детски влюблен в Катеньку Энгельгарт, приезжавшую к родным, чудесную смешливую девчонку с ангельскими локонами. Когда брату Корсакова исполнилось шестнадцать, а ей – всего восемнадцать, Катю выдали замуж. И теперь все знали ее как Екатерину Александровну Победоносцеву, жену всесильного обер-прокурора, который, как потом о нем напишет поэт Блок, простер над Россией свои «совиные крыла». Как странно распоряжается судьба…

Владимир помотал головой, отгоняя прочь некстати нахлынувшие воспоминания. Он взбежал по ступенькам крыльца и уже собирался постучать в дверь, как та распахнулась сама. На пороге, уже собираясь выходить, стоял Михаил Корсаков. Густые волосы дяди уже тронула седина, но он по-прежнему выглядел бодро и моложаво, а когда удивление при виде Владимира сменилось узнаванием, лицо словно помолодело на десяток лет.

– Племянник, вот так сюрприз! – Михаил сгреб его в охапку, крепко обнял, а затем отступил и смерил Владимира оценивающим взглядом: – Гляди-ка, а ты похудел! Я тебе этого не говорил, но всегда считал, что если ты сбросишь с полпуда [27] , то это пойдет тебе только на пользу! И был прав! Орел! Но мог бы и предупредить, что собираешься приехать.

– Я послал телеграмму домой, – извиняющимся тоном ответил Владимир.

– О, ну тогда понятно. Я у твоей матушки не то чтобы на хорошем счету, особенно после… – Дядя помрачнел. – Ну, ты понял. После того как мы вернулись из Болгарии. Хотя даже если бы послал телеграмму мне, я бы не получил! Приехал из путешествия буквально неделю назад. По дороге заглянул в Корсакове, но буквально на часок. Знаешь ли, понимаю, когда мне не рады, и умею вовремя избавить недовольных от своего ненавязчивого общества. В любом случае мог бы и предупредить старика отдельно!

– Старика? – рассмеялся Владимир. – Да ты не изменился за последние три года! Выглядишь как мой ровесник.

– А это? – Михаил указал на седину в волосах. – Ты не поверишь, дамы перестают меня замечать! Я уж, грешным делом, подкрашивать хотел…

– Я не вовремя? Кажется, ты куда-то спешил?

– Да, было одно дельце, но, раз уж у меня такие гости, оно может подождать. Погода сегодня уж больно чудесная. Пойдем-ка, пожалуй, в сад. Расскажешь, что тебя привело к родным пенатам.

Сад располагался на заднем дворе, окруженном увитыми плющом кирпичными стенами почти в человеческий рост. Дядя предпочитал приватность, как из-за рода занятий, так и в силу неистощимого интереса к противоположному полу. По той же причине держал при себе строго необходимый штат слуг и тех регулярно менял, чтобы не распространялись о дамах, что бывали в дядиных покоях под покровом ночи. Вот и сейчас молодой низкорослый дворецкий, столь разительно не похожий на Жоржа, крайне неуклюже бросился исполнять дядин приказ подать им чай.

Михаил Васильевич не принимал участия в охоте на таинственного убийцу в Болгарии, оставшись при штабе. И он сам, и Владимир полагали, что именно это его и спасло от участи Николая и Петра. С того момента в дяде что-то надломилось. Он и раньше слыл излишне осторожным, за что не раз получал дружеские шпильки от брата и старшего племянника. Но теперь его осторожность переросла в откровенную трусость. И Владимир, несмотря на всю свою любовь к дяде, не мог ему этого простить.

Корсаков помнил, как устами Петра в усадьбе на Остоженке говорила его собственная злость. «Большой любитель прикрывать свою трусость напускным здравомыслием» так он сказал. Вернувшись из Болгарии, он заперся в своем особняке и старался не покидать Смоленска, а если и делал это, то ради увеселений, а не работы. На вполне обоснованные замечания Милицы в том, что он теперь является старшим в семье, а потому обязан продолжить дело Николая Васильевича, Михаил отвечал, что так и делает, просто по-своему. Он стал похож на консультирующего врача, который отказывается встречаться с пациентами потому, что боится подхватить их болезни. На любые письма с просьбами о помощи от людей, знающих о ремесле Корсаковых, он прилежно отвечал, перечисляя самые распространенные способы защиты от происков нечистой силы, однако отказывался проводить собственные расследования. Во многом именно его пассивность сподвигла Корсакова после окончания университета перебраться в Петербург и вновь приступить к фамильному делу. И теперь именно этого человека Владимиру предстояло убедить помочь в своих изысканиях.

Несмотря на замкнутость, сад выглядел ухоженным и уютным. В центре, под сенью высокого дуба, в окружении цветников стояла белая беседка со столом и стульями, придававшими ей вид модного кафешантана.

– Итак, по лицу вижу, что это не просто визит вежливости, – начал Михаил. – С чем пожаловал?

– Позволь вопрос для начала. – Владимир уселся напротив него в беседке. – Ты слышал о недавних убийствах здесь, в Смоленске?

– Слышал, конечно, – кивнул дядя. – Ко мне даже приходил какой-то молодой человек из полиции. Но, будем откровенны, убийства в Смоленске редкость, однако случаются. Пусть наши драгоценные поборники благочиния с ними и разбираются. У меня есть задачка поважнее.