– Именно, – подтвердил околоточный. – Но это не единственная новость. Доктор, который возился с останками, предполагает, что погибший был не единственной жертвой.

– Да? С чего он это взял?

– Ну, у человека редко бывают два мизинца и два безымянных пальца на правой руке, – ухмыльнулся Кудряшов.

– Да вы что? – притворно поразился Владимир. – И вашему эскулапу потребовалось два дня, чтобы прийти к этому недюжинному умственному заключению?

– Наш, как вы выразились, эскулап не приучен собирать людей, разорванных на куски, словно это детская кукла, уж простите, – процедил Федор.

– Хорошо, тут вы правы, – признал Корсаков. – Никаких других следов? Органов? Конечностей?

– Нет, скорее даже наоборот – некоторых недостает. Сердца и печени в первую очередь. Но, повторюсь, безумец, который это совершил, проделал кропотливую работу по разделке покойника, почти не оставив целых кусков. Состояние тела плачевное, так что насчет сердца и печени – это лишь предположения, утверждать что-то наверняка врач не берется. Говорит, что видел жертв, которых взрывом разнесло на мелкие ошметки, и то от них удавалось найти больше останков. Вот только никак не пойму, зачем это убийце?

– Возможно, скоро вам представится возможность задать этот вопрос…

Экипаж свернул с главной улицы в боковые переулки и вынырнул за красивой Одигитриевской церковью. Отсюда дорога шла резко вниз, а затем круто вверх, упираясь в ограду Авраамиевского монастыря. У монастыря экипаж свернул налево и покатил вдоль крепостной стены: к ней и прилип неприметный двухэтажный кирпичный дом в три окна. Перед ним не росло ни одного деревца, отчего солнце в зените раскалило этот смоленский уголок добела. В воздухе кружилась потревоженная экипажем дорожная пыль.

Внимание Корсакова привлек миновавший их экипаж человек. Хотя… Такую глыбу не заметить было сложно – на голову выше Владимира, косая сажень в плечах, заросший густой и черной как смоль бородой. Рядом с ним трусил лохматый и побитый жизнью волкодав. Завидев остановившуюся коляску, мужчина стянул с грязных волос картуз, быстро поклонился и поковылял дальше, сопровождаемый перезвоном монастырских колоколов.

– Какой примечательный типус, – пробормотал сидящий рядом с Владимиром Кудряшов. – Но мы прибыли.

Он указал на кирпичный домишко. На первый взгляд ничем не примечательный, но Корсакову чудилась сочащаяся из него атмосфера болезни. Крестьяне часто называли дома, о которых ходили нехорошие слухи, «прокаженными». Если принять их суеверия за чистую монету, то можно было бы сказать, что бывший дом Островских уже покрылся невидимыми глазу, но безусловно неизлечимыми язвами.

– Думаете, Баранов – наш убийца? – вполголоса спросил Кудряшов.

– Не уверен, но обитатель этого дома, несомненно, представляет опасность, – ответил Владимир.

– Знаете, если бы не ручательство полицмейстера, у меня было бы к вам много вопросов, – подозрительно покосился на него околоточный. – Вы явно знаете больше, чем говорите. Будто уже сталкивались с подобным.

– Сталкивался, Федор Семенович, – подтвердил Корсаков. – И обязательно поделюсь с вами, но в другой раз.

– Как скажете, – чересчур легко согласился Кудряшов и обратился к вознице: – Ершов, пойдем-ка с нами.

– Нет! – остановил его Владимир. – Не стоит лишнему человеку туда соваться. Помочь он не сможет, а защитить еще и его я не смогу.

– Защитить? – фыркнул околоточный и опасно прищурился. – Владимир Николаевич, не учите-ка меня службе! Будем делать, как я скажу!

– Нет, Федор Семенович, это вы меня не учите. – Голос Корсакова оставался спокойным и уверенным. – Мы имеем дело не просто с душегубом. Если желаете его поймать и самому остаться в живых, то, прошу, послушайтесь меня. Я правда хочу вам помочь.

Кудряшов помедлил, раздумывая. Владимир видел, что околоточный разрывается между природной подозрительностью и разумным опасением, но ничем помочь ему не мог. Это решение Федор принимал сам.

(К черту его! Он хитрый! Он меня подозревает! Пусть катится! Без него будет легче!)

– Добро, – наконец кивнул Кудряшов. – Ершов, отставить. Сидишь здесь, ушки на макушке, револьвер под рукой. Ежели что услышишь – дуй на помощь. Понял?

– Понял, Федор Семенович, не извольте сумлеваться! – отозвался возница.

Владимир и околоточный подошли вплотную к дому и пригляделись. Сквозь окна разглядеть ничего не удалось – стекла изнутри были покрыты вязкой черной субстанцией, полностью закрывавшей обзор.