– Пожарь. И лук тоже. – Кивнула я. – А ты, значит, был тамошний ботаник? Брал интеллектом?

Он захохотал:

– Чем-чем? Не слыхали о таком. – Он стер слезы рукой с ножом. – Наглостью я брал. Получал за это регулярно по морде и яйцам, но выжил. Еще химию знал – самогон варил с ребятами, как большой. Сахар, дрожжи, процесс брожения…

– Ну ничего себе! – я мельком улыбнулась. – А как стихи начал писать?

– А чтобы не сдохнуть, – он хмыкнул. – Я ж астматик. И трусоват. Идешь, бывало, по темной лестнице, а жил я, как назло, на последнем этаже. И боишься, что сейчас по башке ударят, разденут и там и оставят. И как начну задыхаться.

– И?

– И начинал читать какие-то стихи. Сначала чужие, потом свои. Держал ритм. Так отлаживал дыхание.

Я молча на него смотрела. Он подошел ко мне. Взял мою руку. Поцеловал в ладонь.

– Я с урками общался, Никочка. С убийцами выпивал. Потом шел читать Верлена. Но теперь я твой. И стишки мои – твои, если хочешь. Все мое – твое. Бери, если нужно. Пользуйся.

Последнее время спала я отвратительно. Бесконечный дождь бил прямиком по нервам. Ночью дом казался мне мрачнее обычного, пустота, вызванная смертью хозяина, – невыносимей. Старое дерево дачки скрипело то тут, то там, ни на минуту не успокаивалось. Стучали костяшками в окно голые ветки: как тебе спится, Ника? Как там твоя совесть, крошка?

Совесть моя выдыхала и стонала вместе с финской дачей. Стоило закрыть глаза, как уставший мозг выдавал картинки из фильмов ужасов: грязная мыльная вода в ванной крутилась водоворотом, вот из мутного варева появляются артритные пальцы, хватаются за бортик, еще чуть-чуть, и из нее появится страшная голова – такая, какая она сейчас и лежит под землей на пригородном кладбище: с разъеденной щекой и сгнившими губами. Губы шевелятся, шевелятся, будто…

– Ааа! – Я рывком села на кровати.

Первые секунды мне казалось, что это мой собственный крик. Но он повторился: высокий, смертельно испуганный фальцет. Валя!

Я кубарем скатилась на пролет вниз, распахнула дверь ее комнаты. В полутьме над ней уже склонилась фигура в белой футболке.

– Тише, тише, это просто сон.

Валя рыдала навзрыд. Алекс – а это была именно она – гладила ее по голове и плечам.

– Я не хочу туда, – всхлипывала мачеха. – Ты же никому не расскажешь? Обещай, что никому не расскажешь!

– Нет. Ну, успокойся. – Падчерица отвела спутавшиеся волосы от мокрого от слез лица. – Ты в безопасности. Ты теперь в безопасности.

Я сделала несколько шагов назад. Моя помощь здесь уже без надобности. С кем из семьи Двинских может быть спокойнее, чем с Алекс? Алекс, с ее стальным характером и взглядом, как бритва.

– Надо съездить в ту больницу.

Мы сидели с Костей в машине на обочине шоссе. Я смотрела на его идеальный профиль, он – вперед, явно не видя окружающего пейзажа. Молодая вдова стала казаться любопытнейшей темой для исследования.

– В «Ренессанс»? – уточнила я.

– Ну а в какую еще.

– А толку? Никаких справок они не дают.

– Это сотрудники на рецепции. И врачи с хорошим жалованьем. Но есть еще няньки, санитары. Те, кому зарплата позволяет рисковать работой.

– Хочешь подкупить весь младший персонал?

Костя со сладострастием отодрал с мясом заусенец, облизнул выступившую каплю крови. Я отвернулась. Все в этой семье неврастеники. Все.

– Поехали. – Он завел мотор. – Всех не подкупим. Но что-то да выясним.

Я пожала плечами. Меня всегда пленяла эта уверенность красивых людей в успехе. Несомненно, удача улыбается им чаще, чем бедным уродам. Какой смысл, лениво думалось мне, устраивать революции, если на следующий же день после мужчина с таким лицом, как у моего попутчика, получит от жизни больше бонусов, чем женщина с такой физиономией, как моя?

В мгновенно очарованных в клинике «Ренессанс» мне уже виделась медсестра с неудавшейся личной судьбой. Но я ошиблась. Проведя рядом с клиникой полчаса, Костя вернулся к машине с длинным пастозным парнем лет двадцати. Пряча полученную купюру (все-таки мой полубратец не понадеялся исключительно на силу своего обаяния), парень сообщил, что сам он появился здесь только в мае. Зато знаком с записным больничным стукачом – тихим шизиком, племянником какого-то чинуши из мэрии, что проводит в «Ренессансе» в среднем половину своей незначительной жизни. Его как раз и можно было допросить, передав в награду всего-то пачку сигарет (больше больному не спрятать). План был таков: мы скидываем пастозному на мобилу фотографию Вали. Санитар ознакомит с ней шизика и подведет его к окружающей больничный парк ограде. А тот, ежели узнает девушку, ответит на все наши вопросы. Готовьте сиги, господа.

– Разговаривать будешь ты. – Костя протянул мне пачку «Парламента».

– Чего это? – подозрительно сощурилась я. – Полагаешь, я псих и он псих? Запросто найдем общий язык?

Костя удивленно на меня воззрился.

– Господи, у тебя и правда мозги набекрень. Нет. Ты – женщина. Преподаватель. Вас же учили там какой-нибудь психологии?

– Какую-нибудь – преподавали, – мрачно согласилась я. Все-таки комплексы выдают себя в самый неподходящий момент.

– Плюс ты лучше знаешь Валю. Сможешь задать по ходу дела уточняющие вопросы.