– А Нина? Они же продолжают общаться?

– К женщинам он относится, боюсь, с большим снисхождением. Отсюда и все проблемы.

– Неужели простил?

Анна пожала плечами.

– Он отходчив. Приятельствуют. Пересекаются на дачных тусовках.

Я притормозила у обочины.

– Высокие отношения.

Анна повернулась ко мне:

– Высока только поэзия. Отношения, увы, грязнее некуда. – Она открыла дверь машины. – Спасибо вам, Ника. Вы меня очень выручили.

И, не дождавшись моего «до свидания», вышла из машины.

Секунда – и, задравшись чуть выше пристойного, взметнулась легкая юбка. Анна мгновенно ее поправила. Но и секунды оказалось достаточно – на белой ляжке (никто из нас еще не успел по-настоящему загореть) виднелись с десяток точек, окруженных кровоподтеками – свежими и поблекшими. Следы уколов. Неловкие, любительские. Измученная кожа под легким плиссе – как внезапные слезы сегодня утром, сразу прикрытые нежной улыбкой.

Почему, подумала я, отъезжая от бровки тротуара, Анна казалась мне самой нормальной в этом семействе?

– Привет.

– И тебе не хворать. – Он явно еще спал. – Что-то срочное?

– Я тут кое о чем подумала…

– Если это не новая теория относительности, то вряд ли срочное, Ника. – Я услышала, как он потянулся.

– Очень смешно.

– Ну прости.

Щелкнула зажигалка.

– Ты куришь?

А я-то держала парня за поборника здорового образа жизни!

– Только не говори маме.

– Я – могила.

– Не до такой степени мрачно. Так о чем ты подумала?

– В машине, на лобовом стекле есть след, как от круглой присоски. Я не очень разбираюсь в автомобильных делах, но подумала, что это может быть видеорегистратор…

– Я впечатлен, мой дорогой Ватсон.

– Поэтому я залезла в ящик, где Двинский хранил старую технику, которую уже давно никто не использует. Фотоаппараты и видеокамеры, диктофоны… Короче, все, что умерло с появлением качественных смартфонов.

– Старый скупердяй ничего не выбрасывал, – вставил Костя.

– Главное, он очень плохо разбирался в технике. И я очень плохо разбираюсь в технике. Но я нашла что-то похожее на видеорегистратор и погуглила.

– И?

– И это таки он. На сайте объясняется, что обычно информация стирается в тот момент, когда поступает новая. – Я крутила в руках черную камеру с присоской. – Теперь представим, что Двинский после аварии просто снял видеорегистратор. И спрятал в ящик стола.

– И тогда все последние записи могли сохраниться…

– Именно. Только я сама боюсь его трогать. Будет обидно все стереть, просто нажав не на ту кнопку.

– Хорошо. Я найду человечка. Заеду через полчаса. – И через паузу добавил: – Ты умница, Ника.

– Я в курсе, – ответила я сухо. Но триумфально улыбнулась, едва повесив трубку.

Если бы не этот кружочек, оставшийся на стекле… Будто мишень для слабого осеннего луча. Ленивые мойщики машин вечно забывают там протереть.

…Иногда осторожность и жадность стоят нам много дороже, чем лень и раздолбайство. У Двинского было уже не такое хорошее зрение, чтобы приметить след от присоски на ветровом стекле. И никто ничего бы не узнал, оставь он ту несчастную камеру там, где ей положено быть. Я бы наезжала свои километры по его поручениям, отвозила бы Анну на работу… А видеозаписи бы сменяли друг друга, дорожная реальность наслаивалась, день за днем, пряча в своей банальности тот самый вечер, который Двинский хотел утаить. Но старик и правда не умел ничего выбрасывать – хаял свое нищее послевоенное детство. Плюс для него, гуманитария, черная коробочка оставалась непроницаемым агрегатом. Блэк Бокс par excellence [7] .

Тем же вечером я присоединилась к Костику где-то за километр по сельской дороге от нашей дачки (конспирация!). Костик припарковался на обочине – за редким сосновым леском серел залив – и открыл ноутбук прямо на руле авто.

– Мой приятель просканировал информацию с носителя – то есть с мини-флешки камеры. Дальше скачал одну программку, ну, тебе это неинтересно (я согласно кивнула). И вуаля – можно наслаждаться кином. Многочасовым. Что я, собственно, практически весь день и делал. Но для тебя, Ника, оставил только самое интересное. Гляди.

Он развернул окошко на весь экран. На нем появилась ночная дорога: тьма изредка прерывалась фонарями или светящейся в темноте зеброй на переходах. Вот машина свернула с шоссе на узкую дорогу через лес, но скорость не сбросила, и вдруг в картинку ворвался ствол дерева: текстура в деталях и – темнота. Потом дерево вновь становилось стволом, одним из прочих, скорость нарастала и пум! – картинка сотрясалась.

Я повернулась к Косте. Что это было? Тот загадочно улыбнулся: лучшее впереди. Вскоре в свете фар появился Двинский. Морщась от боли, он удовлетворенно оглядел невидимый нам капот. Конец фильма.