— И наконец, пятое — поражение периферических нервов, — я добил последним аргументом. — Его жалобы на «дикую усталость» и слабость. Это не просто астения. Уверен, если мы проведем электронейромиографию, то обнаружим множественный мононеврит. Еще один хрестоматийный признак этого заболевания.

Я вытащил из истории болезни, что лежала наверху стопки с документами, анализ крови, тот самый, что стал вишенкой на торте.

— И шестое, — я постучал по нему пальцем. — Эозинофилия. Посмотрите, двадцать процентов эозинофилов при норме до пяти. Это не просто аллергическая реакция. Это системный пожар, бушующий во всем его организме.

Я сел и откинулся на спинку стула, сделав последнюю, решающую паузу, и закончил:

— Все шесть диагностических критериев налицо. Совпадение стопроцентное. Тут не может быть двух мнений.

А еще гранулемы в легких и носовых пазухах, которые нашел Фырк, и которые являются прямым гистологическим подтверждением диагноза. Но этот козырь я, пожалуй, оставлю при себе. Им и клинической картины должно хватить с головой.

В кабинете повисла тишина.

Шаповалов и Артем молча переваривали информацию. Я видел, как они снова и снова пробегают глазами по анализам, сопоставляя их с моими словами.

На их лицах скепсис медленно, но верно сменялся сначала глубоким удивлением, а затем — неохотным, почти вынужденным признанием моей правоты.

— Черт… — наконец пробормотал Шаповалов, откладывая бумаги. — А ведь и правда… все сходится. Как по учебнику. Невероятно.

Артем, как всегда, мыслил с точки зрения практика.

— Но если это так… то вся наша предыдущая терапия была бессмысленной. Гормоны в одиночку тут не справятся. Нам нужны цитостатики? Жесткая иммуносупрессия?

Он посмотрел на меня, и в его взгляде больше не было сомнений — только вопрос «что дальше?». Я одержал интеллектуальную победу. Теперь нужно было переходить к действиям.

— Именно, — кивнул я. — Нам нужна тяжелая артиллерия. Цитостатики, плазмаферез для очистки крови от аутоантител. И начинать нужно немедленно. Завтра утром он должен быть в сознании.

Артем задумчиво пролистывал стопку анализов, его лоб прорезала глубокая складка.

— Но для стопроцентного подтверждения нужна биопсия, — произнес он, наконец. — Почки или легкого. И лечение… Илья, это же цитостатики. Тяжелая химия. Циклофосфамид, азатиоприн… Мы убьем его иммунитет к чертовой матери.

Я не мог с ним не согласиться.

Артем прав. Это не витаминки.

Это тяжелая артиллерия, которая бьет по площадям, без разбора уничтожая и взбесившиеся иммунные клетки, и здоровые, делящиеся.

Риск сепсиса, оппортунистических инфекций, да чего угодно, взлетает до небес. Но альтернатива — мучительная смерть от тотального васкулита в течение нескольких недель. Выбор, как по мне, очевиден.

— Именно, — кивнул я. — Плюс пульс-терапия кортикостероидами для подавления острого воспаления. Но есть проблема. Пока мы будем ждать результаты биопсии — а это минимум три дня в лучшем случае, с учетом нашей лаборатории — этот системный пожар может вызвать необратимые повреждения. Инсульт из-за васкулита сосудов мозга. Инфаркт миокарда. Перфорация стенки кишечника с массивным кровотечением. Отказ надпочечников. Что угодно. Мы играем в русскую рулетку, где в барабане пять патронов из шести.

— И что ты предлагаешь? — Шаповалов сцепил пальцы в замок, его взгляд стал жестким и внимательным.

Сейчас. Сейчас будет самое сложное.

Не просто предложить агрессивное лечение, а предложить чистое, концентрированное безумие с точки зрения любого нормального лекаря.

— Начать лечение немедленно. Сегодня ночью. А чтобы защитить его нервную систему от дальнейшей атаки и стабилизировать клеточные мембраны, я хочу использовать «Эгиду-семь».

В кабинете повисла звенящая тишина.

Она была настолько плотной, что я услышал, как пластиковая ручка, выпав из ослабевших пальцев Артема, со стуком ударилась об пол. Шаповалов, до этого сидевший ссутулившись, медленно выпрямился, его лицо окаменело.

— «Эгиду»? — переспросил он так тихо, что это прозвучало громче крика. — Разумовский, ты предлагаешь использовать алхимический нейроблокатор четвертого порядка? Это же почти боевое заклинание, запечатанное в ампулу! Его используют в редких случаях!

Он знает. Конечно, он знает.

Мастер старой школы, он наверняка читал о нем в закрытых отчетах Гильдии. Он прекрасно понимает, что именно я предлагаю.

— Верно, — подтвердил я, не отводя взгляда.

— Зачем такие крайности? — Шаповалов нахмурился, в его голосе прозвучало откровенное недоумение. — Пациент медикаментозно успокоен. Он стабилен. Мы никуда не спешим.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел ему прямо в глаза, переводя разговор из плоскости медицины в плоскость политики и… справедливости.

— Мы-то не спешим. А вот полиция — очень даже. Капитан Громов ждет признательные показания. Без них все наше дело по Ашоту развалится.