— Фельдшеры и лекари в больнице будут лечить черепно-мозговую травму. Им нужно делать не МРТ головы, а ЭхоКГ сердца. Срочно. Иначе…

Я не договорил. В голове уже на полной скорости формировался план.

— Иначе что? — спросил барон, его глаза внимательно следили за мной.

— Иначе Максима ждет еще один сердечный приступ. И он, скорее всего, станет последним.

Руки тряслись, перед глазами плыли черные точки, колени подгибались. Каждое движение отдавалось тупой болью во всем теле.

Но мозг, освободившись от необходимости поддерживать жизнь в другом человеке, работал четко и холодно. И то, что я понял, не давало мне покоя.

— Мне нужно в больницу. К Максиму Ушакову, — произнес я, глядя на Веронику и барона.

Вероника даже бровью не повела. Она знала меня слишком хорошо — видела этот взгляд десятки раз. Взгляд лекаря, который физически не может бросить пациента, даже если весь мир против.

— Конечно, милый, — она взяла меня под руку, поддерживая. — Я с тобой. Когда ты по-другому поступал?

— Вот это правильная женщина! — одобрительно прокомментировал у меня в голове Фырк. — Не спорит, не отговаривает, просто поддерживает. Где ты такую нашел?

— Я и сам удивляюсь, — мысленно ответил я, чувствуя благодарность за ее спокойную силу. Она была моим якорем в этом шторме.

Барон фон Штальберг смотрел на меня как на сумасшедшего. Его брови поползли вверх, на лбу появились морщины недоумения.

— Илья Григорьевич, я тебя решительно не понимаю. Граф Ушаков только что фактически послал тебя ко всем чертям. Он обвинил тебя в некомпетентности, пригрозил судебным преследованием, обещал уничтожить твою карьеру. И после всего этого ты собираешься бежать спасать его сына?

— Я по-другому не могу, — честно ответил я. — Понимаете, ваше благородие, если я знаю — абсолютно точно знаю! — что пациента лечат неправильно, что он стоит на пороге смерти из-за неверного диагноза, как я могу просто пойти домой? Лечь спать, зная, что человек умрет из-за чужой ошибки, которую я мог бы исправить?

— Но Ушаков же…

— Ушаков — отец, который боится за своего ребенка. Его гнев и страх понятны. Но это не отменяет моего долга как лекаря. Я дал клятву — не навреди. А бездействие, когда можешь помочь — это тоже вред. Самый страшный вред.

— Ой, какие высокие материи! — фыркнул у меня в голове Фырк. — Клятва, долг… Просто признай, что у тебя комплекс спасителя! Ты просто не можешь пройти мимо медицинской загадки, особенно когда на кону чья-то жизнь! Это твой личный наркотик!

— Может, ты и прав, — усмехнулся я. — Может, это и есть мой наркотик. Но если он спасает жизни, то это не самый плохой вид зависимости.

Барон долго смотрел на меня. В его серых глазах что-то изменилось — недоумение сменилось уважением.

— Вижу. Понимаю. И знаешь что? Восхищаюсь. Черт возьми, вот бы мой сын был таким, как ты. Принципиальным. Готовым идти до конца ради правого дела, даже если весь мир против, — он покачал головой, и в его голосе прозвучала неприкрытая горечь. — Альберт… он другой. Избалованный, эгоистичный. Думает только о развлечениях и статусе. А ты — настоящий. Настоящий лекарь, настоящий человек.

— О-го-го! — присвистнул Фырк. — Барончик проникся! Смотри, сейчас усыновит тебя и завещание перепишет! Будешь фон Разумовский!

— Он видит во мне не просто лекаря, — согласился я мысленно. — Он видит во мне то, чего ему не хватает в собственном сыне. Принципы. Целеустремленность. Ответственность. И это делает его не просто благодарным пациентом.

— Мне понадобится ваше содействие, — сказал я прямо. — Ушаков меня на порог больницы не пустит. Нужен обходной путь. Хитрость.

— Я и не собирался бросать тебя одного с этой проблемой, — барон выпрямился, и в его голосе зазвенела сталь. — В конце концов, это мой сын стал причиной всего произошедшего. Его неконтролируемая агрессия привела к драке. Значит, и я несу часть ответственности за жизнь Максима Ушакова. Помогу всем, чем смогу.

— Всем, чем сможете? — я прищурился, оценивая его решимость. — Даже если просьба будет… нестандартной?

— А что, будет какая-то экстраординарная просьба? — барон приподнял бровь. — Нужно будет подкупить главврача? Или взять больницу штурмом?

— Не совсем.

Центральная Владимирская больница. Терапевтическое отделение. Тридцать минут спустя.

Лекарь третьего класса Виолетта Архиповна Пестрякова заканчивала вечерний обход.

В свои тридцать пять она выглядела моложе — правильные черты лица, каштановые волосы, собранные в аккуратный пучок, стройная фигура, которую она тщательно скрывала под мешковатым халатом.

Она специально выбрала вечернюю смену — меньше начальства, больше возможности спокойно работать. Виолетта была из тех лекарей, кто искренне любил медицину, а не карьеру.

Все пациенты в ее отделении были стабильны. Документация заполнена идеально — она была патологически аккуратна во всем. Каждая запись, каждая цифра на своем месте.