Шрифт:
В глубокой старости, в полном маразме, ничего не видя и не практически соображая, я буду помнить это. Буду видеть, как мой первый любовник, мой парень, невероятно привлекательный, мускулистый, дерзко разрисованный затейливыми тату по всему торсу, с диким бедламом светлых волос, спадающих по-мальчишески небрежной челкой на лоб, с яркими острыми глазами и предвкушающе-довольной усмешкой, проводит крепкими длинными пальцами по стоящему члену… И в глазах его — порок и уверенность в том, что будет дальше. Что он со мной сделает буквально через мгновение.
Я это буду помнить.
И неистово завидовать самой себе, молоденькой и наивной. И радоваться, что у меня такое было в жизни. Что мне так невероятно повезло.
Его фигура, его жадный взгляд — острая вспышка стоп-кадра, яркая, безумная, графичная.
Что бы ни было потом, она — навсегда в моей памяти.
То, о чем не пожалею ни за что.
Дальше — какофония из мыслей, эмоций, ощущений. Мои хаотичные стоны, движения растерянно-нелепые, тяжелое тело Савы на мне, его горячий шепот в ухо, укус в шею, глубокий поцелуй, от которого задыхалась… И первое проникновение, сути которого я даже не поняла сразу. Просто в какой-то момент стало очень-очень больно. И невероятно странно там, внизу.
Я выгнулась, чисто на инстинктах принимая такую позу, чтоб облегчить себе боль. Чтоб не так жестко.
Обняла своего настойчивого, грубого парня, пытаясь нежностью смягчить его напор. И как-то, сама не понимая, как, сумела перенастроить себя.
Мне по-прежнему было больно, а Сава не жалел, буквально в одно мгновение превратившись в того пугающего зверя, который когда-то, всего на пару минут, проглянул там, в поезде, когда ледяной демон крутился в замкнутом пространстве тамбура, причиняя боль и возмездие.
Неумолимый, жестокий, карающий монстр.
И как потом он одним взглядом распугал наших попутчиков, заставил их пересесть, чтоб создать нам на остаток дороги хоть видимость приватности.
Весельчак Сава, легкий, понятный, бесшабашно-привлекательный, стал острым и жестоким демоном, эгоистично гонящимся только за своим удовольствием. Он целовал меня, потому что хотел этого сам, а не для того, чтоб утешить, успокоить. Он гладил и стискивал до синяков, до легкой боли, не перекрывающей ту, основную.
И двигался.
Двигался так неумолимо жестко, резко, с четким болезненным завершением, что я чувствовала себя не любовницей, не девушкой его.
А добычей, пойманной, беззащитной.
Той, которую сейчас с жадностью и наслаждением терзают.
Это длилось и длилось, и мне оставалось только смириться. И попытаться пережить…
Я не знаю, сколько прошло времени, и когда все переменилось.
Просто в какой-то момент неумолимые длинные движения во мне стали нежнее… Или легче. Или я просто начала привыкать?
А еще я ощутила, что раз за разом Сава достает во мне до какой-то острой горячей точки, от мягкого настойчивого касания к которой все внутри вздрагивает. И отзывается непонятной короткой дрожью по телу.
Ощутив такое в первый раз, я слабо охнула и сильнее стиснула своего неумолимого любовника бедрами.
Еще так сделай! Еще!
И он понял! Почувствовал!
Притормозил на пол мгновения, поймал мои подрагивающие, соленые от слез губы неожиданно мягким обволакивающим поцелуем… И продолжил двигаться в том темпе, который нащупал до этого.
И я больше не могла думать о боли, о его жестокости, о его, практически, насилии… Только о том, что там, внутри меня, что-то безумное происходит. И если он сейчас прекратит… Если остановится…
Я его убью просто!
Дрожь, зародившись, не желала оставлять меня, становясь все сильнее и острее. Я вцепилась в голые татуированные плечи, напряженные мышцы, ногтями протянула по ним дорожки, выгнулась, сильнее обхватив Саву ногами за бедра, словно принуждая двигаться яростнее и жестче… И он понял, опять меня понял!
Тяжело задышал мне в шею:
— Пиздец, пиздец, птичка, ты — зажигалка… Пожестче тебе, да? Да?
— Да-а-а… — это было мое поражение.
Признание постыдное.
Мне, которой только-только было больно и хотелось все остановить, прекратить, сейчас надо было жестче. И сильнее. И глубже! О-о-о…
Сава услышал меня.
И сделал так, как мне хотелось.
Дальше я уже ничего не помню. Меня так колотило, так выгибало, так выносило за все разумные пределы организма, что все происходящее в голове только сплошным потоком кайфа осталось. Что-то неистовое, непрекращающееся, длящееся долго-долго…