Сравнение с полетом в пропасть не оставляет меня ни на мгновение. Я задыхаюсь, воздух, горячий и пряный, тяжелый, как кисель, вообще не насыщает, а голову лишь кружит.

Сава целует меня в шею, даже не целует, а словно бы трется губами о кожу, дышит с присвистом, тяжело, медленно… И несет меня из коридора прямо в комнату.

Я не могу его остановить.

Как сегодняшней ночью не могла ничего сделать, позволяя все, чего раньше бы никогда… Никому…

Но это же Сава.

Ему невозможно противостоять.

Или просто я такая… безумная… слабая…

Плед чуть-чуть пахнет пылью, и я на мгновение прихожу в себя, растерянно оглядываюсь, не сразу понимая, каким образом я тут оказалась. Только же в коридоре стояли…

А затем Сава, приподнявшись, стягивает через голову темную футболку… И мое кратковременное прояснение сознания заканчивается.

Он смотрится в моей скромной комнатке — шикарной сверкающей новогодней игрушкой на искусственной обшарпанной елке.

Невозможно взгляд оторвать. Невозможно хоть слово сказать.

И Сава, прекрасно понимая, наверно, эффект от того, что только что сделал, усмехается.

И медленно, не торопясь, наклоняется.

Его порочная, уверенная усмешка, его правильные выверенные движения говорят о том, что этот парень точно знает, чего хочет сейчас. И делает для этого все, что необходимо.

А я — реально, словно птичка, взъерошенный воробей в ленивых уверенных лапах кота. Любящего поиграть со своей добычей.

Добыча не может сопротивляться, ее слабые трепыхания только раззадоривают…

Ох, мои крылышки слишком слабы… Они не смогут меня поддержать, когда потоком воздуха сбивает с края ущелья…

Разобьюсь…

Но сначала… Полечу…

— Скучал так, Птичка… — шепчет Сава, опускаясь на локоть и снова шумно ведя носом по моей шее, — пахнешь охуенно… Сладкая булочка… Ванилька…

— Я… — бормочу я непослушными губами, — блинчики… И чай… Хочешь?

Сава замирает на мгновение, и я слабовольно надеюсь, что он сейчас прислушается к голосу разума и решит отпустить меня…

— Хочу… — тепло усмехается он мне в шею… — Потом… А сейчас… Я тебя съем, Птичка… Можно?

Боже… Он, что, реально спрашивает?

Как-то все его поведение вообще не похоже на просьбу… Хотя, если он все с таким напором спрашивает, то… Думаю, всегда получает желаемое… Кто ему в состоянии отказать? Точно — не я…

Я уже горю.

То, что было до этого, в поезде, под пледом, это… Это было странно и волнующе. И в то же время довольно безопасно. Потому что, как бы ни заводился Сава, но я понимала, что до конца он не пойдет. Не то место. Я его совсем не знаю, но именно в этом была почему-то уверена.

А вот сейчас нам ничего не помешает.

Никто сюда не зайдет, не окрикнет нас завистливо и злобно.

Мы одни.

Это пугает ужасно.

И заводит так, что испуг перемешивается с чем-то томительно-сладким в самом низу живота, плавится, становясь ураганом, в котором все сходится в одно.

Я облизываюсь, не отвечая на вопрос Савы, и он понимает меня правильно.

ведет жарким дыханием по скуле…

И накрывает подрагивающие от волнения губы. Целует. Глубоко, очень-очень горячо, бесцеремонно…

Словно в самом деле съесть хочет. Проглотить…

Я только раскрываю рот, позволяя ему это сделать.

Принимая свое поражение.

Я, наверно, не готова… Наверно, так нельзя, да? Я его совсем не знаю… Но… Я его уже люблю.

И очень-очень хочу, чтоб он со мной это сделал.

Сделай со мной это, Сава…

— Хочу тебя, пиздец, как, Птичка… — шепчет Сава, отрываясь от моих губ. Его взгляд плывет, там вообще нет ни отблеска разума. Только огонь. — Так давно хочу…

Давно? Как давно? Мы же совсем недавно…

Мои мысли, разрозненные, панически-горячие, прыгают белками в совершенно пустой голове.

Ничего не отвечаю, только смотрю на него. Насмотреться не могу.

— У тебя такие глаза… — говорит Сава, — в них — весь мир… Хочу…

И я, не отдавая себе отчета, повторяю за ним:

— Хочу…

Несмотря на то, что говорю я очень-очень тихо, Сава слышит. И глаза его загораются яростно и довольно.

А затем мир переворачивается, и я оказываюсь на животе!

А он — сверху.