На ней джерси Гаррета, и ей идет зеленый, ведь она брюнетка. Она смотрит по сторонам, определенно пытаясь отыскать кого-то взглядом. Кого-то. Я прекрасно осознаю кого, но прогоняю эти омерзительные мысли, чтобы не разрыдаться при Эмили.

А затем из коридора выходит Гаррет. Раздав пару автографов и сделав фото с болельщиками, он замечает в толпе Джулию и тут же подходит к ней.

Простые объятия и поцелуй в щеку вызывают во мне приступ боли. Я буквально чувствую, как сердце только что разбилось у меня в груди. Я совсем не против, чтобы эти осколки сейчас разлетелись по всему организму, ведь я заслуживаю этот ад внутри.

Мои глаза заполняют слезы. Понимаю, что мне лучше перестать так пялиться на них. Честно пытаюсь отвести взгляд, но не могу. Тело будто отказывается функционировать, заставляя меня снова и снова ощущать смертоносный ураган, сносящий к чертовой матери осколки сердца.

Лишь когда мой взгляд встречается с взглядом Гаррета, я понимаю, что должна взять себя в руки и уйти. Его голубые глаза смотрят на меня безэмоционально. Я чувствую холод и не могу его за это винить. Меж его бровей появляется складка, и некоторое время мы просто смотрим друг на друга.

Осознав, что все испорчу, если сейчас же не уйду, я резко отворачиваюсь и натыкаюсь на взволнованный взгляд Эмили.

– Лиззи? – она хмурится.

– Эм, прости… мне лучше уйти.

Слышу, как она зовет меня, но уже поздно. Я убегаю в сторону лестницы так быстро, что рискую неосознанно выиграть марафон по бегу. Поднявшись на третий этаж и ворвавшись в свой кабинет, я закрываю его изнутри на замок и, прислонившись спиной к двери, стекаю по ней вниз, захлебываясь рыданиями.

TOMMEE PROFIT, SAM TINNESZ, BROOKE – FORBIDDEN FRUIT

Одиннадцать дней. Ровно столько я не видела Гаррета.

Игра дома на следующий день после нашего расставания, которая разбила мне сердце, затем серия выездных матчей «Ракет», и все это вылилось в худшие одиннадцать дней моей жизни.

Я была уверена, что мне станет легче, если я не буду его видеть. Но легче не становилось. Кажется, я зависима от него. Как от дозы. Подсела на этот гребаный цитрусовый аромат, теплые руки и удивительные ямочки на щеках от улыбки.

Закрываю лицо ладонями, едва сдерживая крик от воспоминаний.

Я должна была прятать свои чувства за маской. Так было всегда. Как только я понимала, что человек начинает мне симпатизировать, я обрубала все, сжигала мосты и убегала, не возвращаясь.

В фигурном катании не может идти речи о дружбе, учитывая конкуренцию. Все девчонки, с которыми я начинала общаться в школе, забывали о моем существовании, стоило мне исчезнуть на пару месяцев из школы до следующей травмы. Парни видели во мне лишь богатенькую фигуристочку, которую каждому хотелось затащить в постель. В этом я убедилась после Дрю.

Никому никогда не было до меня дела. Я всегда была чужой. А потому привыкла быть сама по себе. Играть по своим правилам.

Но сейчас я будто попала в зыбучие пески, из которых невозможно выбраться, и у меня просто нет сил на то, чтобы играть с кем-то снова. Тем более надевать маску. Если честно, у меня нет сил даже на то, чтобы распахивать веки по утрам. Не говоря уже о том, чтобы выставлять себя дурочкой и глупо хихикать, забавляясь с каким-нибудь недотепой.

Мне больше не забавно.

Мне больше это не нужно.

Мне больше не хочется делать вид, что мне интересен тот, кто мне неинтересен.

Мне больше не надо выглядеть пустышкой.

Моя жизнь до этой сделки с Гарретом Праттом напоминала фильм «Барби» с Марго Робби. Точнее, его начало. А после него… я сломалась. Словно та самая Барби.

Сломаться – отличный синоним к слову «влюбиться». А влюбляться хреново. Очень.

Откинувшись на кресле, бросаю взгляд на ледовую арену через стекло. Полтора часа назад началась первая за одиннадцать дней тренировка команды на домашнем льду. И мне даже не нужно сканировать лед, ведь я и без этого за секунду могу отыскать взглядом Гаррета, который уже направляется в раздевалку.

Из-за его присутствия пусть даже не на расстоянии вытянутой руки все эти полтора часа я не могла сосредоточиться и работать. Мои мысли совершенно не в организации этого благотворительного бала. Я не могла думать ни о чем кроме того, как я хочу все бросить и сказать, как я скучаю.

Но проблема в том, что я не имею права скучать.

Не после всего, что сделала.

Вот только сердцу наплевать на то, что у меня нет на это прав. Оно все равно тянет омерзительной болью, нанося оглушительные удары по ребрам и желая раздробить их к чертям.