На часах десять вечера, и я бью по пустым воротам. Шайбы с грохотом влетают в бортик. Снова и снова. Хотелось бы мне сказать, что это как-то помогает мне избавиться от боли, но это какого-то хрена не помогает мне даже избавиться от мыслей.

В голове на повторе звучит голос Лиззи.

«Я тебя не люблю».

Я знаю, что она не просила меня ее любить. И не могу винить ее за то, что большую часть своей жизни мое сердце было у нее в руках. Это было мое решение. Я хотел ее любить.

Но суровая правда в том, что не всегда те, кого любим мы, смогут полюбить нас в ответ.

Я не смог заставить ее влюбиться. Хоть и очень старался.

Ну не получилось. В этом нет ее вины.

Просто… я не терял надежды, что у нее получится полюбить меня. Мне действительно казалось, что наши отношения стали настоящими. Я считал, что со мной Лиззи больше не нужно играть.

День благодарения, наша поездка в мой дом… и этот разговор ночью. Я думал, он сблизил нас, ведь Лиззи открылась мне, рассказала то, что не доверяла никому прежде. Она перестала притворяться, смогла довериться. И когда я держал ее в своих объятиях, то действительно чувствовал себя чертовски счастливым.

Поэтому, проснувшись этим утром в гостиничном номере один, я ничего не понимал. Решил, что ей просто нужно время, и не думал, что она снова начнет играть.

Когда спустя несколько часов мне позвонил Клэй, клянусь, у меня все внутри перевернулось. Уже по дороге в бар я понимал: что-то не так. Сердце бешено колотилось с каждым моим шагом. Плохое предчувствие окутало каждую клеточку тела.

От ощущения соли во рту зажмуриваюсь и наношу очередной удар по воротам. Так больно, что просто охренеть.

– Пратт, – вдруг звучит голос тренера.

Вдыхаю носом воздух и поворачиваюсь к бортику, где стоит Мэттью.

– Расскажешь, почему мне звонит охрана ледового и говорит, что мой капитан перед важной игрой около двух часов долбит по воротам, как психопат?

Опускаю взгляд с шумным вздохом.

– Хочешь поговорить? – хмурится Мэттью после затянувшегося молчания.

– Если честно, то нет, – нахожу в себе силы сказать.

– Отлично. А то я не силен во всем этом дерьме в виде поддержки и бесед. Переодевайся и поедем ко мне.

– К вам? – Я вскидываю бровь, искренне удивленный.

– Да. Я не фанат пабов и баров. Особенно перед игрой. Поэтому напьешься у меня. Пока ты переодеваешься, я сообщу Эмили, что ты останешься у нас.

– Но…

– В темпе, – бросает он на ходу, направляясь на выход.

Некоторое время я стою, не двигаясь с места. Ведь я не уверен, что готов к тому, чтобы обсуждать с кем-то произошедшее. Я в целом не люблю говорить о том, чего уже никак не изменить. Мне не нужно высказываться, чтобы полегчало. От того, что я поделюсь тем, что Лиззи бросила меня, ничего не изменится. Это ее не вернет. Она не полюбит меня, даже если я расскажу о своих чувствах к ней в прямом эфире на билбордах Тайм-сквер.

Дерьмо.

В очередной раз шумно выдыхаю, пытаясь унять эту ноющую боль в груди. Затем все же беру себя в руки и быстро переодеваюсь, хоть это все и не кажется мне хорошей идеей.

Я много раз бывал у тренера дома. Мне очень нравится его девушка Эмили. И у них классные близнецы, которые с младенчества стоят на коньках. Будучи подростком, я часто приходил к ним на барбекю, ведь мы жили по соседству в Лос-Анджелесе.

Мой дедушка был знаком с отцом Эмили, поэтому мы тоже порой приглашали их на ужин. Нам было невероятно уютно в компании друг друга. Порой мне казалось, что Эмили и Мэттью стали мне ближе собственных родителей.

Когда дедушки не стало, мне было шестнадцать. Завещание вступало в силу не сразу, и мой «прекрасный» отец сказал мне проваливать из дома, в котором я провел почти всю свою жизнь. Маме было не до меня, у нее были новые дети, так что на полгода меня приютила семья Клэя. Я надеялся, что это ненадолго и я вот-вот вернусь в дом дедушки, но затем я узнал ту самую хрень в завещании. Именно тогда мне пришлось думать, что делать дальше.

Я был воспитанником «Орлов», и клуб предлагал мне неплохой контракт, но на драфте меня завербовали «Ракеты», предложив огромную сумму. Посоветовавшись с Эмили, которая была не последним человеком в истории этого хоккейного клуба, я все же принял решение покинуть Лос-Анджелес и перебраться в Нью-Йорк после окончания школы.

За пять лет здесь я стал одним из самых высокооплачиваемых игроков НХЛ и ни о чем не жалею. И я благодарен Эмили и Мэттью за то, что тогда они в меня поверили. Поэтому проигнорировать просьбу тренера сейчас – это огромное неуважение.

– Думал, ты никогда оттуда не выйдешь, – бурчит Мэттью, когда я сажусь на пассажирское сиденье его «Форда».

– Я не хотел выходить, – честно признаюсь я.

Тренер тихо усмехается и выезжает с парковки. За тонированными окнами проносится вечерний Нью-Йорк, который утопает в огромном количестве гирлянд и рождественских украшений. Стеклянные небоскребы тянутся верхушками куда-то в неизвестность, ведь небо прячется в дымке из тумана. И у меня впереди точно такая же неизвестность.