Издаю смешок.

– Потому что доктор запретил мне танцевать на высоких каблуках, а без них со своими сто шестьдесят два я вряд ли даже смогу вскарабкаться на эту самую барную стойку?

– Или потому, что ты трусиха, – поджимает губы мама, шутя.

Я закатываю глаза.

– Она не трусиха, детка! – кричит на заднем фоне папа, а затем его лицо появляется на экране. На нем маска тигра, и я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться в голос. – Печенька, ну зачем тебе этот бар, правда? Дома ведь так здорово. Ты бы могла вообще никогда не выходить из квартиры. У тебя там столько интересного!

– Попытка не засчитана, пап, – фыркаю я. – Я просекла все это в девять, когда ты впервые привел меня в монастырь и сообщил, что я перееду сюда, если на пороге нашего дома появится мальчик, пока мне не исполнится сорок.

– Я правда так сказал? – ахает папа.

Киваю в ответ с ухмылкой. Ведь мы оба знаем, что он прекрасно помнит тот день.

– О, забудь. – С его губ срывается смех. – Я просто предполагал, что не доживу до того момента, когда тебе исполнится сорок. А можно как-то увеличить срок до твоих семидесяти, раз я еще не планирую умирать?

Коротко смеюсь, ведь отец неисправим. И мне хотелось бы сказать вам, что это он так шутит. Но… нет. Папа и в самом деле порой перегибает палку с опекой.

Но должна признать, его можно понять, ведь большую часть своей жизни я считала отцом другого мужчину. И о том, кем является мой настоящий отец, официально мне рассказали лишь в день моего восемнадцатилетия. Хотя, конечно, я не была так глупа, как казалось родителям, и осознала это гораздо раньше.

С того самого дня, когда папа снова ворвался в жизнь моей мамы, я чувствовала себя настоящей принцессой. Тогда мне было шесть. И не было ни дня, чтобы я не думала о том, как мне с ним повезло.

Он давал мне так много любви, что, клянусь, в ней можно было утонуть. Буквально. И за это я буду благодарна ему, даже если мне придется до семидесяти прожить в этих апартаментах на Манхэттене, за которые папа наверняка отвалил целое состояние.

Вот это одна из причин, почему сейчас мне в тысячу раз сложнее делать вид, что у меня все хорошо: я боюсь, что папа расстроится и будет переживать, если узнает, как я несчастна. А я хочу… хочу, чтобы он был счастлив.

Они оба.

Я ведь вижу, как мои родители влюблены. И они заслужили просто пожить для себя, а не решать проблемы своей взрослой дочери.

– Печенька? – вытаскивает меня из мыслей голос отца.

– Да, я вела в голове подсчет и пришла к выводу, что ты спокойно можешь дожить до девяноста одного, пап, – быстро прихожу в себя я.

– Рад, что ты так в меня веришь, – усмехается он. – Значит, договор?

Скептически смотрю на него.

– Ну а как тебе квартира? – меняет тему папа, и я жду подвоха. – Правда напоминает дворец принцессы? Что, если ты не будешь выходить из него, пока тебя не спасет прекрасный дракон, когда тебе исполнится семьдесят?

– Боже, Морган! – возмущается мама, пока я хохочу, и отбирает у отца трубку. – Милая, не слушай его. Сходи в бар, развейся.

– Ты же знаешь, что…

– Что ты не любишь бары, – выдыхает мама.

– Все в порядке, правда, – улыбаюсь я. – Вид из окон просто невероятный. Все еще не могу поверить, что вы купили мне апартаменты на Манхэттене.

– О, гномик, я рада, что они пришлись тебе по душе.

– Конечно… И… отдельное спасибо за интерьер. Это буквально моя доска с «Пинтерест», – лучезарно улыбаюсь я.

– Да, я скинула ссылку на него дизайнеру, – улыбается в ответ мама. – Хотела, чтобы все было так, как ты мечтала.

На глаза наворачиваются слезы, и я тянусь к бокалу, чтобы сделать еще один глоток в попытке спрятать их.

– Ты уже познакомилась с кем-нибудь из соседей? – спрашивает мама.

Молчу. Слишком долго молчу.

В экране снова появляется лицо отца. Недовольное лицо отца. В комплексе с маской тигра выглядит очень даже устрашающе (нет).

– Пап…

– Должен ли я начать волноваться, что поблизости уже ошивается какой-то дракон?

Коротко смеюсь.

– Помнишь Гаррета?

– Гаррета?

– Пратта. Из моей школы.

Папа резко меняется в лице.

– Так вот… он живет в соседних апартаментах.

Тишина в комнате кажется оглушительной. Не знаю, сколько времени никто не произносит ни слова, но кажется, что целую вечность.

– Знаешь, если ты вдруг захочешь вернуться в Лос-Анджелес…

Вижу, как мама пихает его локтем, и подавляю смешок.

– Печенька, Гаррет… – начинает она.

– Говнюк, – кашляет в кулак папа на заднем плане, и смешок все же вырывается из моего рта.