Развязка случилась позже.

Я преспокойно почивала в своей комнате, на ночь покинув веранду, когда услышала странный скрип, словно звук открывающихся ставен, резко подняла голову и уперлась взглядом в заляпанную глиной кожаную подошву сапога. От неожиданности я завизжала и, демонстрируя недюжинную резвость, вскочила с кровати. В этот момент в окне появилась филейная часть и спина Властителя. Он неловко встал грязным сапогом на чистую простыню, уронив горшочек с цветком и рассыпав землю по подушке. От изумления я онемела и, хлопая ресницами, следила за Арвилем.

– Фатиа, – тихо позвала я, – ты, часом, окна не перепутал?

Я почувствовала, как у Властителя екнуло сердце от моего спокойного тихого голоса. Недолго думая практически бесшумно он полез обратно в окно.

– Ты куда собрался? – рявкнула я, подскочила к нему и со всей силы дернула за ноги.

Арвиль мешком рухнул вниз, приложившись головой о спинку кровати. Потом с виноватым видом уселся, опустив на пол ноги, и жалобно посмотрел мне в глаза. Таким его я видела в первый раз и отчаянно надеялась, что последний.

– Что-то случилось? – осторожно поинтересовалась я.

Фатиа молчал, я тяжело вздохнула и уселась рядом на перепачканную кровать.

– Ну скажи хоть что-нибудь! – отчаялась я.

Властитель окончательно сконфузился и выдохнул осипшим голосом:

– Да я рядом проходил. Дай, думаю, загляну поздороваться!

– Фатиа, – устало вздохнула я, – сейчас три часа ночи. Ты лезешь в мое окно, разбиваешь мой цветок, пугаешь меня. Как ты думаешь, я рада тебя видеть?

«Черт возьми, рада! Рада! Слышите? Рада!» – пел внутренний голос, захлебываясь от восторга.

Мы надолго замолчали. Я думала о том, что, наверное, все-таки отвороты тоже лишают мужиков мозгов. Никогда бы не подумала, что Арвиль способен совершать такие глупые, ничем не объяснимые и никому не нужные поступки. Нет, мне, безусловно, приятно его внимание. Но как было бы хорошо, если бы он оказался в меня просто влюбленным, а не околдованным.

– Погода хорошая! – вдруг произнес Фатиа, когда пауза стала просто неприличной.

– Да, – тем же будничным тоном отозвалась я, – завтра, наверное, тоже будет солнце.

Мы одновременно повернулись к окну, рассматривая звездное небо и яркую убывающую луну.

– А вчера было прохладно…

Я кивнула. Тема погоды быстро себя исчерпала, и обсуждать вдруг стало нечего.

– Ну я пойду? – спросил он.

– Иди. – Сердце у меня отчего-то заныло, а на глаза навернулись слезы. Властитель полез обратно в окно, раздались его тихие шаги по дорожке, посыпанной гравием. Я столкнула на пол испачканную землей подушку и заревела в голос, перебудив весь дом.

С тех пор как Властитель стал радовать нас своими утренними посещениями, соседи, страдающие любопытством и детской непосредственностью, толпились у нашего забора, как у входа в невиданный аттракцион. Трезорка до хрипоты заходился бешеным лаем, распугивая настырных зрителей, а заодно и стражей Фатиа, но уже совсем скоро пса перестали бояться, и паломничество продолжилось. Я же, уставшая от постоянного внимания, целыми днями пряталась в доме и практически не выходила на веранду.

В одно такое распрекрасное утро я сидела в маленькой, заново отремонтированной после набега Петушкова кухне, поглощала горячие пирожки и запивала их парным молоком, хлюпая и обливаясь. В тот момент, когда я довольно икнула и вытерла рукавом рубахи белые молочные усики над губой, в дверях появился Арвиль.

В трясущихся руках он держал огромный букет алых роз. Выглядел он осунувшимся и помятым и, кроме волнения, похоже, ничего не чувствовал. За время нашего знакомства я видела его разным: веселым, задумчивым, злым, ироничным, даже смущенным! Но такой глупой улыбки и бессмысленного выражения бегающих глаз, которое появилось у него совсем недавно, я не встречала. Он переминался на пороге с ноги на ногу и не решался войти.

– Фатиа, – процедила я сквозь зубы, – прекрати! Мне это не нравится, я нервничаю!

У Арвиля стала дергаться щека, а сжимающие букет пальцы так просто посинели.

– Я к тебе пришел, – едва слышно пробормотал он.

Арвиль осторожно переступил порог, с силой захлопнул за собой дверь кухни и прищемил букет. Он яростно рванул его на себя, и в его руках остались стебельки с шипами, но на одном все же болтался помятый цветочек.

– Э-э-э, – глубокомысленно произнес он, – это, собственно, тебе.

Я машинально взяла протянутое цветочное безобразие. Фатиа сел на краешек стула, ощущая себя так плохо, что хуже уж некуда. Он с тоской покосился в окно, на его лице изобразилось торжество победившего неловкость влюбленного.