На площадь вступили с залихватской песней, которую каждый исполнял на свой мотив:

Плакала береза желтыми листами,

Плакала осина кровавыми слезами… —

орала я что было мочи.

– Вот он! – заголосил Ванятка, тыча пальцем в храм. За сегодняшний день со здания полностью сняли леса, приготовив к открытию. Оно радовало глаз асимметричными стенами, золотыми куполами и замысловатыми рисунками.

– Красота! – протянул Пострелов.

Я глотнула вина, набрала побольше воздуха в легкие и заорала:

– Бог Рональдо, сами мы не местные, спортивной подготовки у нас нет! В соревнованиях никогда не участвовали! Помоги нам чем можешь, хоть победой, хоть силушкой!

– Ась, а ты уверена, что правильно молишься? – остановил меня Пострелов, схватив за руку.

– А если знаешь, как нужно, что молчишь? – удивилась я, передавая ему бутыль.

– Может, надо о стену бутылку разбить? – предложил Петушков, смачно икнув.

Мы переглянулись: в словах Ванятки, несомненно, имелся резон. Выпили еще по глотку, а потом Иван со всего размаху метнул бутыль в разрисованный бок храма. Тот почему-то задрожал. От благоговейного ужаса мы отбежали подальше, и все трое упали на колени.

– Он нас услышал! – прошептала я, подхватываемая религиозным экстазом.

В этот момент стены затряслись, раздался тихий хруст ломающихся балок. Конструкция почти беззвучно складывалась, как картонная коробка. В небо поднялось облако пыли. Хмель моментально выветрился из головы. Мы вскочили как шальные и отбежали подальше, остановившись на шикарной клумбе у фонтана. Я сглотнула и спросила испуганным шепотом:

– Ваня, ты же не мог сбить несущую ось обыкновенной бутылкой. Или мог?

Петушков расширенными от ужаса глазами наблюдал, как рушатся тонкие расписные стены, проваливаются купола, обклеенные сусальным золотом, осыпаются краска и куски штукатурки. Нам под ноги упал кусок разноцветной стены. Я зашлась кашлем. Через мгновение над обломками некогда великолепного храма – воплощенного полета фантазии архитектора – клубился слабый туман.

– Помолились, блин! – выдавил из себя Сергий.

– Что теперь делать-то? – осторожно поинтересовалась я.

Пострелов тяжело вздохнул, прикрыл глаза и махнул руками, в воздухе повис тяжелый запах жасмина. Кисти рук приятеля полыхнули красным, и храм начал выстраиваться заново. Вставали на место стены, слетались куски фресок, вырастали купола. Здание стояло как новое, только под неописуемым углом к горизонту: чтобы его рассмотреть, надо было наклонять влево голову.

– Ты думаешь, не заметят? – с сомнением разглядывала я кривую постройку.

– Чокнулась? – буркнул Сергий. – Слава богу, если до открытия достоит!

Мы молча смотрели на восстановленное безобразие и не знали, что к этому добавить. Я опустила глаза и увидела расписной кусочек стены рядом с нашими ногами.

– А давайте это отметим! – вдруг предложил Ваня. – Аська браги наколдует.

Предложение это в нашем нервозном состоянии показалось заманчивым. Подобрав деревяшку и стирая тем самым последние следы преступления, мы вернулись на постоялый двор.

Лучше бы я не просыпалась. Глаза резануло дневным светом, во рту пересохло и горело, а голова походила на чугунный котел. С хриплым стоном я перевернулась на другой бок, взгляд уперся в кружку воды, заботливо оставленную около кровати. Я схватила ее слабой дрожащей рукой, глиняный край застучал по зубам. Вода начала разливаться, попадая на подушку и рубаху, но я все же смогла сделать несколько глотков живительной влаги. Никогда я не испытывала такого упоения от простой колодезной воды, с каждым глотком чувствуя, как стихает пожар в горле. С трудом поднявшись, я сделала непроизвольное танцевальное па на уходящем из-под ног полу.

Ванятка сидел на веранде шибко зеленый и помятый. Вокруг него витали фимиамы перегара. Петушков задумчиво смотрел в окно на серое, затянутое облаками небо, на раскачивающиеся от порывов ветра деревья и что-то прихлебывал из кружки. Настроение у него было отвратительное.

– Да уж, Аська, – протянул он, бросив на меня хмурый взгляд из-под бровей, – ночью дождь прошел, как ты там по грязи будешь бегать?

– Не знаю, как я вообще буду бегать, – прохрипела я.

Я забралась с ногами на лавку, завернулась в одеяло. Меня всю трясло.

– Слушай, ты себя в зеркало видела? – бесцветным голосом спросил приятель.

– Нет, я умывалась с закрытыми глазами, чтобы не пугаться.

– Ну посмотри.

Я глянула в начищенный до блеска серебряный поднос и охнула: отражение радовало огромной шишкой на лбу, от столкновения с косяком, и синяком на подбородке.

– Да уж, погуляли, – пробормотала я и хлебнула из протянутой мне Ваней кружки огуречный рассол.

Мы с трудом оделись и поплелись на поле, с особым смаком проклиная тот день, когда согласились поехать в Ненэлию.