всем возвещено, что убит не оружейный мастер из Уинда,

пользовавшийся среди сограждан таким большим почетом

(и справедливым, если мы подумаем, какие качества осо-

бенно ценились в те времена), а совсем другой человек,

куда менее уважаемый, хотя и он имел заслуги перед об-

ществом: найден убитым не кто иной, как веселый ша-

почник Оливер Праудфьют. Первое известие о том, что

зарублен будто бы Генри Гоу, верный и храбрый защитник

всех обездоленных, вызвало в народе такое глубокое воз-

мущение, что, когда этот слух был опровергнут, ярость

толпы сразу охладела. Между тем, если бы с самого начала

в мертвеце опознали несчастного Оливера, его сограждане,

наверно, столь же горячо и единодушно стали требовать

мести, хоть, может быть, и менее рьяно, чем за Генри

Уинда. Поначалу, когда распространилась эта неожидан-

ная весть, она даже вызвала у многих улыбку – так тесно

страшное граничит порой со смешным.

– Убийцы, несомненно, приняли его за Генри Смита, –

сказал Грифон, – что должно было послужить ему великим

утешением в этих обстоятельствах.

Вскоре, однако, прибытие новых лиц вернуло сцене ее

глубоко трагический характер.

ГЛАВА XIX

Эй, кто там бьет в набат

Вот черти! Весь город всполошили

«Отелло», акт II, сц. 3*

Дикие слухи, облетевшие город, и поднявшийся вскоре

тревожный перезвон колоколов навели ужас на всех.

Вельможи и рыцари со своими приспешниками собирались

в условленных местах, где можно было успешнее оборо-

няться. Тревога проникла и в монастырь, где стоял коро-

левский двор и куда молодой принц явился одним из

первых, чтобы в случае нужды встать на защиту старого

короля. Одна из сцен прошлой ночи ожила в его воспоми-

наниях, и, представив себе залитую кровью фигуру Бон-

трона, он подумал, что дело, совершенное этим негодяем,

пожалуй, имело прямую связь с беспорядками в городе. Но

последующий разговор с сэром Джоном Рэморни, более

для него занимательный, произвел тогда на принца силь-

нейшее впечатление, вытеснив из его памяти все, что он

слышал о кровавом деле, и у него осталось лишь смутное

представление, что кого-то прикончили. Только ради отца

он поспешил вооружиться сам и вооружить своих людей,

которые теперь, в ярко начищенных панцирях и с копьями

в руках, являли совсем другой вид, чем минувшей ночью,

когда они бесчинствовали в обличии пьяных служителей

Бахуса. Добрый старый король со слезами благодарности

принял это проявление сыновней привязанности и гордо

указал на принца герцогу Олбени, пришедшему несколько

позже. Он взял их обоих за руки.

– Ныне мы, трое Стюартов, – сказал он, – столь же не-

раздельны, как священный трилистник. Говорят, кто носит

при себе эту священную траву, над тем бессильны злые

чары, так и нас, доколе мы верны друг другу, не страшит

коварство врагов.

Брат и сын поцеловали руку доброго короля, соеди-

нявшую их руки, когда Роберт III выражал свою уверен-

ность в их преданной любви. Юноша в тот час был вполне

чистосердечен, тогда как поцелуй королевского брата был

поцелуем Иуды-предателя.

Между тем колокол церкви святого Иоанна взволновал

наряду с прочими и обитателей Кэрфью-стрит. В доме

Саймона Гловера старая Дороти Гловер, как ее именовали,

потому что и она получила прозвание по ремеслу, которым

занималась под крылом своего хозяина, первая услышала

тревогу. В обычных случаях тугая на ухо, она худые вести

слышала так хорошо, как чует коршун запах падали, ибо

Дороти, вообще говоря, трудолюбивая, преданная и доб-

росердечная женщина, склонна была с жадностью под-

хватывать и разносить мрачные известия – свойство, часто

наблюдаемое у людей низших сословий. Не слишком

привыкшие, чтобы к ним прислушивались, они дорожат

тем вниманием, каким неизменно пользуется вестник пе-

чали, или, может быть, их радует равенство, хотя бы и