временное, которое беда устанавливает между ними и те-

ми, кого законы общества в обычное время ставят выше их.

Едва подхватив первый же слушок, облетевший округу,

Дороти ворвалась в спальню своего хозяина, который се-

годня позволил себе поспать подольше по случаю празд-

ника и по праву преклонного возраста.

– Лежит и спит, добрый человек! – начала Дороти в

тоне то ли укоризны, то ли жалостного причитания. – Ле-

жит и спит! Его лучшего друга убили, а он ничего и не

знает о том, точно новорожденный младенец, не ведаю-

щий, что такое жизнь и что такое смерть!

– Что там еще! – закричал, вскочив с постели, Гловер. –

Что случилось, старуха? Не с дочкой ли что?

– «Старуха»! – повторила Дороти, поймав рыбку на

крючок, она позволила себе потешиться над нею. – Я не так

стара, – сказала она, улепетывая из комнаты, – чтобы

мешкать в спальне, когда мужчина вылезает неодетый из

постели.

И вот уже слышно издалека, как она внизу, на кухне,

мелодически напевает под шарканье метлы,

– Дороти, черный филин… чертова карга… скажи

только, жива ли дочь!

– Я жива, отец, – отозвалась Кэтрин из своей светелки, –

жива и здорова. Но ради пречистой девы, скажите, что

случилось? Колокола звонят оборотным трезвоном, на

улицах крик и стон.

– Пойду узнаю, в чем дело. Конахар, скорей сюда, по-

моги мне застегнуться!. Эх, забыл! Бездельник горец

сейчас далеко, по ту сторону Фортингала*. Потерпи, дочка,

я сам сейчас принесу новости.

– Нечего вам ради этого так торопиться, Саймон Гло-

вер, – сказала упрямая старуха. – Вы наилучшим образом

обо всем услышите, не перешагнув за порог. Я побывала на

улице и все уже разузнала, потому что, подумала я, наш

хозяин – горячая голова, он еще натворит чего-нибудь,

если и впрямь совершилось такое дело. Вот я и подумала:

лучше уж не пожалею свои старые ноги и узнаю сама, что

там стряслось, а то он сунет свой нос в самую гущу, и ему

его тут же оттяпают, он и спросить не успеет, за что!

– Так какую же ты узнала новость, старуха? – сказал в

нетерпении Гловер, все еще хлопоча с несчетным множе-

ством пряжек и петель, посредством которых камзол при-

стегивался к штанам.

Дороти предоставила ему заниматься этим делом до тех

пор, когда он должен был, по ее расчету, почти управиться

с ним. Но теперь уже можно было опасаться, что, если она

не откроет тайну, хозяин выйдет на улицу и сам разузнает

причину переполоха.

– Ладно, ладно, – закричала она, – только уж не гово-

рите, что по моей вине вы услышали дурную новость, не

успев побывать у ранней обедни! Я не хотела сообщать ее

вам, покуда вы не послушаете слово священника, но раз

вам непременно надо услышать поскорей, так вот: вы по-

теряли самого верного друга, какой когда-либо пожимал

вам руку, и люди Перта оплакивают самого храброго го-

рожанина, какой когда-либо держал меч в руке!

– Гарри Смит! Гарри Смит! – закричали разом отец и

дочь.

– Ну вот, дождались наконец! – сказала Дороти. – А по

чьей вине, как не по своей же?.. Такую подняли бучу из-за

того, что он проводил время с уличной музыкантшей, как

если бы он вожжался с еврейкой!

Дороти продолжала бы все в том же духе, но хозяин

крикнул дочери, еще не сошедшей вниз:

– Вздор, Кэтрин, бредни старой дуры! Ничего такого не

могло случиться. Я живо схожу и принесу тебе верную

весть.

Схватив свой посох, старик пробежал мимо Дороти и

бросился из дому – туда, где народ валом валил к

Хай-стрит. Дороти между тем все ворчала себе под нос:

– Твой отец куда как умен – на его собственный суд!

Вот теперь он влезет в какую-нибудь свару, а потом нач-

нется: «Дороти, дай корпии! Дороти, наложи пластырь!» А

сейчас Дороти только врет и порет вздор, и ежели она что

сказала, так быть того не может. Быть того не может! Уж не