свершившейся страшной беды, истинную природу кото-

рого она не могла бы с точностью определить: но довольно

было и сознания, что человек, так преданно ее любивший,

тот, чьи достоинства она так высоко ценила и кто, как по-

няла она теперь, был ей дороже, чем она осмеливалась до

сих пор признаться даже самой себе, – что этот человек

убит и, возможно, по ее вине. Не связана ли гибель Генри с

приходом Конахара и его удальцов? В минуту предельного

возбуждения у Кэтрин возникла такая мысль. Но догадка

показалась бы вполне правдоподобной и в более спокой-

ный час, когда девушка могла бы тщательно ее обдумать.

Не разбираясь в собственных мыслях, желая только одного

– узнать, верен ли худший из страшных слухов, – мчалась

она вперед к тому месту, от которого еще вчера в обиде на

друга старалась бы держаться подальше.

В вечер последнего дня карнавала разве поверила бы

Кэтрин Гловер, если бы кто-нибудь стал ее уверять, что

она, такая гордая, скромная, сдержанная, всегда так строго

соблюдавшая приличия, – что в Пепельную среду, до ран-

ней обедни, она с распущенными волосами, не приведя в

порядок платье, побежит по улицам Перта, пробиваясь

сквозь толпу и давку к дому того самого поклонника, ко-

торый, как она должна была думать, грубо и бесстыдно ее

оскорбил и, пренебрегши своей Валентиной, погнался за

утехами низменной, распутной любви! Но так оно и было.

И, в своем нетерпении безотчетно выбирая дорогу посво-

боднее, она направилась не по Хай-стрит, где была самая

сильная давка, а вышла к кузнице узкими переулками се-

верной окраины города, по которым Генри Смит вел не-

давно Луизу. Но даже эти сравнительно малолюдные пе-

реулки теперь кишели пародом – так широко распростра-

нилась тревога. Кэтрин, однако, пробиралась сквозь толпу

и ни на кого не смотрела, и те, кто ее примечал, перегля-

дывались и качали головами, сочувствуя ее горю. Наконец,

не давая себе отчета, зачем пришла, она остановилась пе-

ред домом верного своего друга и постучалась в дверь.

Никто не отозвался на ее торопливый стук, гулко про-

звучавший в тишине, и тишина еще больше усилила ее

волнение, толкнувшее ее на этот отчаянный шаг.

– Открой… Открой, Генри! – закричала девушка. –

Открой, если ты жив!. Открой, если не хочешь найти

Кэтрин Гловер мертвой на пороге твоего дома!

Когда она кричала так в неистовстве, взывая к ушам,

которые, как ее уверили, уже никогда ее не услышат, ее

возлюбленный сам открыл дверь – как раз вовремя, чтобы

не дать гостье упасть наземь. Восторг его нежданной ра-

дости умеряло только удивление, не позволявшее поверить

счастью, а затем испуг перед закрывшимися глазами де-

вушки, ее побелевшими полуоткрытыми губами, бес-

кровным лицом и, казалось, прервавшимся дыханием.

Генри оставался дома, несмотря на всеобщую тревогу,

давно достигшую и его ушей: он твердо решил держаться в

стороне и не ввязываться в драку, если можно будет ее

избежать, и, только повинуясь призыву городских властей,

он снял со стены свой меч и запасной щит и собрался

выйти, чтобы – впервые против воли – исполнить долг, к

которому его обязывало звание гражданина.

«Тяжело, если город втягивает тебя во все свои распри,

а Кэтрин так претит драка! Я уверен, в Перте немало най-

дется девчонок, которые твердят своим поклонникам:

„Ступай, храбро исполни долг, и ты завоюешь благо-

склонность своей дамы“. А вот же не посылают за их же-

нихами, а зовут меня, когда я не могу исполнить долг

мужчины и защитить несчастную девушку-менестреля, не

могу, как подобает гражданину, сразиться за честь своего

города, потому что Кэтрин рассердится и осудит меня как

задиру или распутника!»

Такие мысли проносились в уме оружейника, когда он

собрался выйти на зов набата. Но едва открыл он дверь,

самое дорогое его сердцу существо, та, кого он меньше