средственные стражи короля и слуги его дома; и если их

сто человек, разве это большая охрана для его величества,

когда вы сами, милорд, как и граф Дуглас, часто выезжаете

в сопровождении свиты вдесятеро большей?

– Милорд герцог, – возразил Марч, – когда требует того

служба королю, я мог бы разъезжать с отрядом всадников и

вдесятеро большим, чем указала ваша светлость, но я ни-

когда не делал этого с предательским намерением захва-

тить короля врасплох или ради бахвальства – чтобы поч-

ваниться перед другими лордами.

– Брат Роберт, – сказал король, стремясь, как всегда,

примирить враждующих, – ты неправ, выражая недоверие

милорду Марчу. А вы, кузен Марч, даете ложное истол-

кование осторожности моего брата. Но будет вам, пре-

кратите спор – я слышу музыку и пение, и, кажется, до-

вольно приятные. Вы знаете толк в Веселой Науке, милорд

Марч, и любите ее – подойдите к тому окну, станьте рядом

с благочестивым настоятелем, и, так как ему мы не можем

задавать вопросы касательно светских утех, вы нам ска-

жете, впрямь ли стоит послушать эту музыку и стихи.

Мелодия как будто французская… Мой брат Олбени ни-

чего не смыслит в таких вещах… так уж я положусь на ваш

суд, кузен, – сообщите нам, заслуживает ли награды бедная

потешница. Сейчас прибудут сюда наш сын и Дуглас, и,

когда совет будет в сборе, мы перейдем к более серьезным

предметам.

С подобием улыбки на гордом лице Марч отошел в

нишу окна, где молча стал рядом с настоятелем. Было ясно,

что если он и подчинился повелению короля, то разгадал,

чем оно вызвано, и презирает эту робкую попытку поме-

шать спору между ним и Олбени. Мелодия, исполняемая на

виоле, была поначалу веселой и бойкой, напоминая свое-

обычную музыку трубадуров. Но дальше надрывные звуки

струн и женского голоса, которому они аккомпанировали,

зазвенели грустной жалобой и оборвались, как будто за-

хлебнувшись в горьких чувствах девушки-менестреля.

Возможно, граф и впрямь был знатоком в таких вещах и

король не напрасно похвалил его вкус, но мы легко пой-

мем, что, оскорбленный, он не стал уделять внимания пе-

вице. В его гордом сердце долг приверженности своему

суверену и не совсем угасшая любовь к доброму королю

боролись с жаждой мести, порожденной обманутым чес-

толюбием и обидой, ибо, конечно, расторжение помолвки

его дочери с Ротсеем навлекло позор на его дом. Марчу

были свойственны и пороки и добрые качества человека

непостоянного и опрометчивого. Даже теперь, когда он

пришел проститься с королем, чтобы порвать свою ленную

зависимость, как только вступит на собственную фео-

дальную землю, граф колебался в душе, чувствуя себя

почти неспособным решиться на шаг, такой преступный и,

быть может, гибельный. Эти-то опасные помыслы и зани-

мали его, когда странствующая певица начала свою бал-

ладу, но, по мере того как она пела, другие предметы,

властно привлекшие его внимание, изменили течение его

мыслей и направили их на то, что происходило во дворе

монастыря. Девушка пела на провансальском диалекте –

общепринятом языке придворной поэзии по всей Европе,

включая и Шотландию. Однако по складу своему ее песня

была проще обычной провансальской сирвенты* и при-

ближалась скорее к балладе норманнского менестреля. В

переводе она могла бы звучать так:

БАЛЛАДА О БЕДНОЙ ЛУИЗЕ 34

Ах, жаль Луизу! День-деньской

Бродя кругом, она с тоской

Поет в хоромах и в людской:

«Девицы, бойтесь тьмы лесной»

34 Эта баллада была превосходно положена на музыку одной дамой, миссис Ро-

берт Аркрайт, урожденной мисс Кембл. Ее сочинение, не говоря уже о ее пении, могло

бы заставить любою поэта гордиться своими стихами. (Прим. автора.)