– Опять бояре...
– Алексей поморщился.
– Только и думают, что о своей выгоде, а во что это оборотиться может...

– Боярин боярину рознь!
– Осьма снова заговорил менторским тоном.
– Это княжьи людишки только и мыслят, что урвать побольше с земли, да еще и от князя милости получить - им более жить не с чего! А поместное боярство в обустройстве земли заинтересованно, в неизменности порядка и в изжитии временщиков, которые сегодня здесь, а завтра вместе с князем в иное место подались. А после них - хоть трава не расти. А тут случай такой князю сказать: "Или ты правитель наш, или перекати-поле. Если правитель, то совершай деяния правителя, в благополучии своей земли заинтересованного, а если перекати-поле... так и катись! На тебе свет клином не сошелся"!{{ По данным историков, поместное боярство действительно постоянно пыталось заполучить себе постоянного князя. Однако, как только эта цель достигалась, сразу же между князем и боярством начиналась борьба за влияние, в частности, выражавшаяся в том, что власть князя всячески пытались ограничить.}} После того, как полоцкое нашествие отобьют, у многих, знаешь ли, в головах кружение начнется.

– Его еще отбить надо.
– Алексей на секунду задумался, а потом отрицательно покрутил головой.
– Нет, Корней муж умудренный, на такие дела не пойдет.

– Да ты подумай! Соблазн-то какой: племянник на княжьем столе, которому деваться некуда, а потому он по рукам и ногам повязан - хочет не хочет, а советов будет слушаться и льготы, какие потребуют, даст. А еще...

– Хватит!
– в тоне Алексея начала проскальзывать злость.
– Что ты меня, как девку уламываешь? Не верю я, что Корней на соблазн поддастся, не тот он человек. Боярин Федор... да, этот мог бы, но он без Корнея никто и ничто, ты сам вчера все видел и слышал.

– Ладно, нет, так нет!
– неожиданно покладисто отозвался Осьма.
– Нам же хлопот меньше. Слушай, Леш, а расскажи-ка мне про Нинею, а то все: волхва, волхва, а я и не знаю ничего про нее.

– А я тоже почти ничего не знаю. Взял бы, да навестил ее сам, оказал бы уважение, подношение какое-нибудь сделал, побеседовали бы...

– Ну уж нет! Чур меня!
– Осьма мелко перекрестился.
– Никифор, вон, сходил один раз, теперь за версту Нинеину весь обходить станет.

– Ну, это он сам виноват! А я - ничего: сходил, поговорили, обнадежила, что Саввушку вылечить можно. Зря ты так, Осьмуха, она не злая совсем. Строгая - да, мудрая - таких еще поискать, и... ну, волхва, одним словом.

– А о чем говорили-то? Кроме Саввы, конечно.

– Да как-то...
– Алексей на некоторое время задумался.
– Х-м, а знаешь, она-то почти ничего не говорила, это я ей, как-то так вышло, все про себя рассказал, даже такое, о чем и думать позабыл, даже такое, что и не рассказываю никогда...
– Алексей удивленно уставился на Осьму.
– Надо же! Я только сейчас и подумал... это ж она меня... м-да!

– Угу, а сам говоришь: "сходи".
– Осьма задумчиво поскреб в бороде.
– Вот так возьмет и вывернет наизнанку...

– Что, есть, что скрывать?

– У всех есть. А с чего ты взял, что она мудрая, если, как ты сказал, она почти ничего не говорила?
– купец нагнулся вперед и попытался заглянуть собеседнику в лицо.
– Строгая, мудрая, чего-то ты еще про нее добавить хотел. С чего бы вдруг, если она все больше помалкивала, а ты один там распинался?

– Знаю и все! Чего ты прицепился-то?

Удивление у Алексея начало потихоньку сменяться злостью, Осьма это заметил и попытался успокоить собеседника:

– Да ладно, не горячись ты так, ну, выспросила, ну сам не заметил... на то и волхва. К попу-то на исповедь ходишь, и ничего.

– К попу, сравнил! Попы так не умеют... или умеют? Не слыхал?

– Греки точно не умеют, - ответил Осьма - а наши, может быть кто-то и может, но им нельзя - вера не позволяет... вроде бы. Покаяние добровольным должно быть.

Некоторое время ехали молча. Алексей насупился и мял в кулаке повод, видимо переживая то, как обвела его волхва, Осьма деликатно помалкивал, время от времени испытующе поглядывая на спутника, ожидая, когда тот немного успокоится и можно будет продолжить разговор. Однако Алексея, видимо, "зацепило", он пробормотал:

– Вера не позволяет... а ей, значит, позволяет...
– и погнал коня размашистой рысью.

Осьме не оставалось ничего другого, как пуститься вслед за ним.

Алексей держался в седле с обманчивой небрежностью истинного мастера, казалось, едва касаясь стремян носками сапог - сказывалась степная школа - Осьма, несмотря на мешковатость телосложения, тоже, в ритм скачки, взлетал над седлом так, словно утратил чудесным образом половину своего веса. Так бы, наверно и скакали, пока не пришла бы пора перейти на шаг, давая роздых коням, но со стороны вьючной лошади начал доноситься какой-то ритмичный звук - то ли работники что-то плохо уложили в тороках, то ли плохо закрепили саму поклажу. Осьма только время от времени оглядывался, с выражением досады на лице, но не просил Алексея остановиться - ждал, пока быстрая скачка развеет дурное настроение спутника. Дождался он как раз обратного - Алексей осадил коня и буркнул:

– Не слышишь, что ли? Скотину бы пожалел, намнет же спину.
– Помолчал немного, дождавшись, пока купец, неразборчиво ворча под нос, оправит сбрую, и спросил: - Ну, чего еще узнать хочешь? Вижу же, что хочешь.

– Тут такое дело, Леша, - Осьма с притворным кряхтением поднялся в седло и излишне внимательно принялся разбирать поводья - ты бы не горячился. Понимаешь, ты - воин, твое дело воевать, я - купец, мое дело торговать...

– А Нинея - волхва, - перебил Алексей - ее дело волховать! Но мы с тобой еще и христиане, а потому волховство...