– Красти, - заметила Вирджиния Бут, - это верный способ покончить с собой.

Зебедия Т. Крокастль обнажил в ухмылке почерневшие зубы.

– Я же его не глотаю, - объяснил он.
– Только полощу горло и сразу выплевываю.

– С огнем играешь, - предупредила его Вирджиния.

– Это верный способ показать себе, что ты еще жив, - пояснил Зебедия Т. Крокастль.

– Слушай, Зеб, - продолжала Вирджиния.
– Я волнуюсь, я так волнуюсь! На что, по-твоему, похож вкус птицы-солнце?

– Изысканнее перепелки, мягче индейки, жирнее страуса и сочнее утки, - ответил Зебедия Т. Крокастль.
– Однажды попробовав, не забудешь никогда.

– Мы едем в Египет, - сказала она.
– Я еще ни разу не была в Египте.

Потом она посмотрела на Зебедию и спросила:

– Тебе есть где переночевать?

Он коротко кашлянул, и кашель эхом отозвался в его старой груди.

– Староват я стал, чтобы спать в канавах да подворотнях, - заявил он.
– Но гордость еще не потерял.

– Мог бы лечь у меня на диване, - предложила Вирджиния.

– Не то чтобы я не был благодарен за предложение, - ответил Зебедия, - но на автовокзале есть скамейка моего имени.

Он оттолкнулся спиной от стены и величественно побрел по улице прочь.

На автобусной станции действительно была такая скамейка. Зебедия подарил ее автовокзалу в приступе щедрости, и на ее спинке была укреплена маленькая латунная табличка с его именем. Зебедия Т. Крокастль не всегда был нищ. Иногда ему удавалось разбогатеть, но удержать полученное богатство ему никак не удавалось: стоило ему обзавестись деньгами, как он обнаруживал, что общество не терпит богачей, устраивающих посиделки под насыпью железной дороги или якшающихся с пропойцами в парке, и тогда он старался избавиться от привалившего ему счастья как можно быстрее. Богатство его, однако, не исчезало бесследно. То тут, то там попадались отдельные его кусочки, о которых Зебедия тут же забывал, а иногда он забывал даже, что ему не нравится быть богатым, и снова пытался ухватить удачу за хвост, и бывало, ему это удавалось.

Он не брился уже неделю, и в его семидневной щетине пробивалась белая, как снег, седина.

Они, то есть эпикурейцы, дождались нужного солнечного дня и отбыли в Египет. Их было пятеро, и Холлиберри Без-пера Маккой махала им вслед в аэропорту. Это был очень маленький аэропорт, где еще разрешали махать вслед улетающим самолетам.

– До свиданья, папа!
– кричала Холлиберри Без-пера Маккой.

Огастус Два-пера Маккой махал ей в ответ, еще направляясь по взлетному полю к пропеллерному самолетику, на котором им предстояло совершить первый этап их путешествия.

– Мне кажется, - сказал Огастус Два-пера Маккой, - что я помню, хоть и весьма смутно, точно такой же день, только очень, очень давно, когда я был маленьким мальчиком, махал вслед уезжающим; что это был последний раз, когда я видел отца; и меня вдруг снова охватывают самые дурные предчувствия.

Он еще раз махнул рукой в сторону маленькой фигурки на другом конце летного поля, и та помахала ему в ответ.

– Ты тогда махал с не меньшим энтузиазмом, - кивнул Зебедия Т. Крокастль, - но в ней, мне кажется, больше уверенности в себе.

И это было правдой.

Они летели на маленьком самолете, потом на большом самолете, потом на самолете поменьше, на дирижабле, на воздушном шаре и на монгольфьере, потом пересели в поезд и, наконец, забрались во взятый напрокат джип.

Они пронеслись по улицам Каира в грохочущем джипе. Они проехали мимо старого рынка, потом свернули на третью по счету улицу (а если бы поехали дальше, остановились бы у сточной канавы, которая когда-то была арыком). Сам Мустафа Штрогейм сидел прямо на улице в древнем плетеном кресле. Все столики и столы стояли вдоль улицы, а улица была не сказать, чтобы слишком широкая.

– Друзья мои, добро пожаловать в мою каву, - воскликнул Мустафа Штрогейм.
– «Кава» по-египетски означает «кафе» или «кофейня». Не желаете чаю? Или партию в домино?

– Мы желаем, чтобы нас провели в наши комнаты, - буркнул Джеки Ньюхаус.

– Только не я, - заявил Зебедия Т. Крокастль.
– Я буду спать на улице. Погода нынче теплая, а вон та ступенька на взгляд очень удобная.

– Мне кофе, пожалуйста, - сказал Огастус Два-пера Маккой.

– Слушаюсь, господин.

– У вас есть вода?
– спросил профессор Манделей.

– Кто это сказал?
– удивился Мустафа Штрогейм.
– Ах, это были вы, любезный серый человечек. Прошу прощения, ошибся. Мне сначала показалось, что вы чья-то тень.

– Мне принесите «шай соккар боста», - надменно сказала Вирджиния Бут, имея в виду стакан горячего чая на блюдце с кусочком сахара.
– И я не прочь сыграть в нарды, если найдется достойный соперник. Нет в Каире таких игроков в нарды, кого я не обыграла бы - дайте только вспомнить правила.