Тебя просятъ ссть, Клари. А еще что братецъ? Еще что, Сестрица? Должно оставить теб сей презрительиой видъ и принять на себя трудъ выслушать, что Г. Сольмсъ говорить будетъ. Я тогда думала сама въ себ, что опять призвана за тмъ, чтобъ служить имъ игралищемъ.

Сударыня, поспши немдленно, сказалъ Г. Сольмсъ, какъ будто опасался что не иметъ довольно времени, говорить со мною, Г. Ловеласъ явно показываетъ свое отвращеніе къ бракосочетанію, и его намреніе есть похитить у васъ честь, естьли когда…

Подлой клеветникъ! прервала я съ досадою, вырвавъ свою руку отъ моего брата, которой съ наглостію тащилъ ее, дабы ему отдать оную. Вы сами враги моей чести, естьли можно назвать безчестіемъ то, что вы насильно приневолить хотите свободную душу.

О наглая! вскричалъ мой братъ. Но ты еще не ухала отсюда сударыня? [сопротивляясь усиліямъ, которыя я употребляла дабы отъ него освободится]

Чего вы требуете, Г. мой, симъ ужаснымъ насиліемъ? удержать васъ здсь, сударыня; и видя, что скоро вырвусъ, онъ обхватилъ меня обими руками. И такъ прикажите выдьти вонъ Г. Сольмсу, для чего столь жестоко со мною поступаете? Пусть не будетъ онъ свидтелемъ для чести вашей, варварства брата сестр оказываемаго, которая не заслуживаетъ сего недостойнаго поступка. Я съ такою силою отъ него вырывалась, что онъ принужденъ былъ меня отпустить, назвавши меня фуріею. Видите, сказалъ онъ г. Сольмсу, какую силу придаетъ упорство женщин; я не могъ ее удержать. Я прибжала уже къ дверямъ, которыя были отворены; и вошедъ въ свою горницу съ такою же легкостію, замкнула ихъ ключемъ, дрожа и запыхавшись.

Съ полчаса посл того, Бетти пришедши весьма крпко стучала, прося меня отворить такимъ голосомъ, которой мн столько же ужаса причинилъ, въ какомъ и сама она казалась. Я отворила. Помилуйте, сказала она мн! Никогда еще не видно было подобнаго смятенія; (разхаживая съ стороны въ сторону и прохлаждая себя платкомъ) господа и госпожи въ гнв; другіе упрямятся! Бдной любовникъ отчаевается! Дядья въ ярости! одинъ,… О Боже мой! Боже мой, какой то будетъ конецъ сего смятенія! И отъ чегоже, произходитъ такое смятеніе? Отъ того, что одна молодая двица можетъ быть щастлива, да сама того не хочетъ; и отъ того, что ета молодая двица желаетъ мужа и не желаетъ. Какой великой безпорядокъ въ томъ дом, въ коемъ вс привыкли жить спокойно!

Она продолжала нсколько времени сіе явленіе, не переставая говорить сама съ собою; между тмъ, какъ я сидя на стул съ терпніемъ слушала сей прекрасной моналогъ, будучи весьма уврена, что препорученное ей дло не будетъ мн пріятно, наконецъ она оборотясь ко мн, сказала: я должна исполнить то, что мн приказано, я въ томъ не виновата. Вы не должны сударыня, на меня гнваться. Но мн велно, въ сію минуту отобрать у васъ перья и чернила.

Кто ето приказалъ?

Вашъ батюшка и ваша матушка.

Кто же меня увритъ, что они точно сіе приказали? Она пошла къ моему кабинету.

Я ее предупредила. Только осмлься тронутся за какую ни есть вещь, въ сію минуту вошла двица Долли. Увы! Такъ любезная моя, сказала мн нжная сія пріятельница, проливая слезы, должно отдать теб свои перья и чернила Бетти или мн.

Такъ должно отдать сіи вещи, любезная сестрица? Я теб ихъ отдамъ: но не сей нахалк. Я отдала ей мою чернилицу. Мн весьма прискорбно, сказала мн съ печалію сія двушка, что прихожу къ теб всегда съ огорчительными приказаніями: но твой родитель не хочетъ боле тебя терпть въ семъ дом. Онъ клялся, что завтра, или много что въ субботу, отвезутъ тебя къ дяд моему Антонину. А перья и чернила отобрали у тебя для того, чтобъ ты не могла кого о томъ увдомить.

Она оставила меня съ видомъ печальнйшимъ, нежели ея слова, взявъ мою чернилицу съ приборомъ, и пучекъ перья замченной при вчерашнемъ обыск, и коего особенно приказано ей было отъ меня потребовать. Къ щастію моему, что не имя въ немъ никакой нужды, по тому что спрятала съ дюжину оныхъ въ различныхъ мстахъ, пучокъ сей былъ цлъ, ибо я не сомнваюсь, чтобъ они не перещитали въ немъ перьевъ.

Бетти осталась у меня, расказывая, что моя мать теперь такъ же на меня разсердилась какъ и протчіе, что мой жребій уже опредленъ, что мой свирпой поступокъ не оставилъ мн ни какого защитника, что Г. Сольмсъ кусаетъ у себя губы, ропщетъ, и кажется, говоритъ она, боле размышляетъ, нежели говоритъ. Однако она думаетъ, что сей жестокій гонитель считалъ за удовольствіе меня видть. Хотя увренъ о томъ мученіи, которое мн причиняетъ, но желаетъ еще меня видть. Не настоящій ли ето дикой человкъ, моя любезная?

Дядя мой Гарловъ, говорила она, объявилъ, что меня оставляетъ: и сожалетъ о Г. Сольмс, но онъ ему однако совтуетъ не вспоминать впредь о моемъ презрніи, но дядя мой Антонинъ совсмъ противнаго мннія, онъ желаетъ чтобы меня сколько я заслуживаю, наказали. Что же касается до нее, говоритъ она, какъ о принадлежащей такъ же къ нашей фамиліи двиц, не скрываетъ отъ меня что она была бы весьма согласна съ послднимъ мнніемъ.

А какъ мн не остается боле никакого средства, кром ее, дабы быть увдомляемой о ихъ разговорахъ и намреніяхъ, то я иногда сношу такія ея наглости, коихъ бы въ другое время ни какъ снести не могла. Впротчемъ, кажется мн, что мой братъ и сестра допускаютъ ее во вс свои совты.

Въ сію минуту вошла ко мн двица Гервей, требуя отъ меня чернилъ, примченныхъ въ моемъ кабинет. Я тотчасъ ей отдала оные; чемъ мене они будутъ подозрвать меня въ перепискахъ, тмъ боле надюсь, что согласятся дать мн небольшую отсрочку.

Ты видишь, любезная моя, въ какомъ я теперь нахожусь состояніи? Вся моя надежда, вся моя довренность зависитъ отъ милости твоей матушки. Естьли же я лишусь и сей помощи, то не знаю что со мною будетъ: и кто знаетъ, чего должна ожидать съ минуты на минуту твоя нещастная пріятельница?