— Рада видеть тебя, Кахнаваки, — тихо сказала Шеннон.

На его лице заиграла лукавая улыбка.

— Добро пожаловать, Шеннон Клиэри, — мягко ответил вождь.

— О! Ты хорошо говоришь по-английски.

— Он знает всего несколько приветствий, — весело прервал ее Джон. — Не поддавайся впечатлениям, Шеннон.

К ним подошла высокая, похожая на Кахнаваки, женщина. Наверное, его сестра-близнец, но, вероятнее всего, жена, подумала она. Кахнаваки представил женщину, и Джон перевел: «Сестра Кахнаваки».

— Она? — Шеннон недовольно сморщилась. — Кажется, ты говорил… — Она показала на юную красавицу. — Какая же из них твоя невеста?

Джон пожал плечами.

— Любая хороша. Кахнаваки обещал решить сегодня, кто из них моя невеста.

— Любая? — встревожилась Шеннон. — Ты хочешь сказать, что тебе все равно?

— Я их почти не знаю…

— О! — значит, Джон не любит ни одну из них. Бурная радость охватила Шеннон и бросила ему в объятья. Она поцелует его так, как его еще никогда не целовали. Да, это же самая потрясающая новость в ее жизни…

— Шеннон! — Джон оттолкнул ее и с беспокойством взглянул на Кахнаваки. Они заговорили, потом Кахнаваки рассмеялся, а Джон вздохнул с облегчением.

Если его кажущаяся преданность невесте оскорбляла ее, то с его явной отчужденностью она смирилась.

— Прости меня, Джон. Не представляю, что на меня нашло.

— Ничего страшного. Я сказал ему, что ты… несдержанна. Кажется, он понял.

— Слава Богу, — выдохнула Шеннон и подумала про себя: «Мы же не хотим, чтобы он понял, что нас тянет друг к другу, не так ли, Джон Катлер?»

Шеннон почувствовала пристальный взгляд Кахнаваки, заставила себя улыбнуться и шутливо спросить:

— Кажется, здесь кто-то говорил о еде? Я так проголодалась, что готова съесть быка, — заметив женщин в тени одного из вигвамов, Шеннон, не глядя на мужчин, поспешно направилась к ним.

С женщинами Шеннон почувствовала себя несчастной. Она думала, что ее радушно примут, как родную, любящую природу душу. Но к ней отнеслись, как к человеку странному. Она с болью сознавала, что они, вероятно, были правы. Она была одинокой, сбитой с толку женщиной из другого времени, из другого мира. Они почувствовали это и замкнулись в себе.

Нет, они были гостеприимны: накормили ее кукурузным супом; заставили накинуть на плечи мягкое коричневое одеяло, стоило подняться холодному ветру, предвестнику непогоды. Они олицетворяли вечность — безмятежность, смешанную с практичностью. Шеннон восхищалась ими, но без радости. Она едва не забыла, осознав, что даже таким, казалось бы, вечным, культурам и обычаям приходит конец. Для саскуэханноков все закончится очень скоро, меньше, чем через десять лет!

«Весна для них — тяжелое время», — подумала Шеннон, но женщины были приветливы и гостеприимны. По их спокойным лицам нельзя было понять, понравилась ли им золотоволосая гостья. Они не проявляли к ней интереса, не было даже проблеска любопытства. Когда Шеннон обращалась к ним, глаза их были опущены. Они не знали английского языка, Шеннон не знала ирокезского. Правда, две женщины сносно говорили по-английски, но такие слова, как «наказание», «путешествие во времени», «унижение», «надутый осел» им были незнакомы.

Шеннон все время думала о Джоне, о том, что сейчас он просит у Кахнаваки темноглазую невесту. Для такого негодяя любая из сестер вождя желаннее, чем сумасшедшая, вроде Шеннон! «Твоя ревность абсурдна, — сказала она себе, — ты скоро покинешь их». Долгих шесть лет Джон мечтал жениться на сестре Кахнаваки и породниться с саскуэханноками. Тогда бы он жил счастливо. Шеннон от души желала ему счастья, но…

Она чувствовала себя разбитой и несчастной из-за планов Джона и довольствовалась тем, что вышучивала его.

Женщины не понимали ее шуток, но для нее это не имело значения. Когда мать Кахнаваки показала ей хорошо сделанный плуг и благоговейно, с уважением назвала имя кузнеца — Джона Катлера, — Шеннон с серьезным видом ответила:

— Довольно прочен, чтобы пройтись по твердому лбу Джона.

Когда молодая женщина похвасталась ниткой бус из зубов гризли, убитого храбрым следопытом Джоном Катлером, она улыбнулась нежно и проворковала:

— Зубы Джона Катлера? Они хороши, чтобы кусать мертвого тигра.

Шеннон больше не удивляло, что Джон не захотел жить в длинном вигваме. Здесь все было хорошо продумано и целесообразно устроено. Отношения между обитателями — самые дружеские и сердечные. Но европеец даже не мог представить себе, как можно спать на узком деревянном помосте в нескольких дюймах от членов своей семьи и в футе от чужих. Все обитатели длинного вигвама состояли в родственных отношениях по крови или через брак. И если вокруг восьми небольших очагов дружно собирались члены нескольких семей, то общинная организация жизни исключала всякую возможность уединения.