Лишь голод поднимал волка. Заросшим оврагом, через разлапистые папоротники, нежно гладившие его брюхо, он неторопливо пробирался в поисках поживы.

Везло в последние дни Корноухому. То он вынюхивал на гнездах кополух, то в еловых крепях догонял линяющего бородача глухаря, то нападал на заячий выводок...

Но это была просто удача... У небольшого озерца он натолкнулся на одинокого лосенка, случаем спасшегося в ту бурную ночь ледохода... Лосенок ощипывал нижние ветки молоденькой осинки. Волк зарычал. Ярость и предвкушение удовольствия придали ему сил. Оскалив зубы, он в один миг перескочил семейку распушенной молодой шелюги и с ходу вцепился в шею лосенка. Но тут случилось неожиданное. Сильный удар копыта оглушил Корноухого, и он, перевернувшись в воздухе, бултыхнулся в озеро. Хватив изрядно воды, вынырнул и со страхом поплыл к противоположному берегу.

Когда выбрался на травянистый склон, то увидел волчицу, точно такую же поджарую, что встретил зимой на болоте. Поджав хвост, Корноухий хотел пробежать мимо, но волчица нагнала его и понюхала. Он остановился, подошел поближе и замер. Волчица небрежно отвернулась и побежала от него.

Разбитый, поникший, Корноухий поплелся к логову.

3

Буян чувствовал, как нервничала лосиха. С тех пор как они благополучно выбрались из ледяного потока, он не смыкал глаз, наблюдал за ней, ухаживающей за больным лосенком. Лосенок простудился в реке. С каждым днем слабел. Лосиха его и лизала, и подталкивала мордой к вымени, но он лишь смотрел на нее своими прозрачными, грустными глазами, вытянув вперед ноги на мягкой подстилке, и тихонько мычал.

К вечеру следующего дня лосенок сдох.

Лосиха не подпускала к себе Буяна и ходила по лесу понурая. Рев ее призывно разносился по урочищам. Бока ее опали, заострились крестцы. Вымя распирало невысосанное молоко...

На рассвете лосиха набрела на небольшое озерцо. И только хотела сойти к воде напиться, как у молодой осинки увидела одинокого лосенка с белой звездочкой на лбу. Заговорило в ней материнское... В продолговатых грустных глазах вспыхнула надежда. Она в нерешительности сделала шаг, другой... И вдруг из-за шелюги метнулся Корноухий и, сбив лосенка с ног, вцепился ему в шею. Лосиха острым копытом ударила его. Волк оторвался от земли и плюхнулся в воду.

Лосенок поднялся с земли и, дрожа от только что пережитого страха, прижался к ногам лосихи. По его шее тонкими струйками стекала кровь.

Немного успокоившись, он толкнул мордой налитое вымя и, поймав соски, втянул в себя пахучее теплое молоко. Лосиха понюхала лосенка, начала шершавым языком зализывать израненную волчьими клыками шею.

Когда лосенок насосался, лосиха толкнула его мордой в бок и повела от озера к Светлому урочищу.

4

Корноухий по-прежнему поздними вечерами отправлялся на охоту. От деревень он держался поодаль. Обходил их стороной. В лесу хватало дичи. Но это мало радовало его. Затосковал он. Томило одиночество. Еще сильно болела спина, ушибленная лосихой.

Корноухий потерял сон. Порою, будто видение, видел поджарую: стоит волчица в стороне и ласково смотрит на него, повиливая хвостом, будто приглашая с собой.

Не веря своим подслеповатым глазам, Корноухий вставал с лежки, подходил ближе. Но на месте, где была волчица, никого не оказывалось.

Однажды Корноухий побрел к Жадайскому оврагу. Шел осторожно, задирая лобастую голову, принюхивался к малейшим запахам.

У оврага из зарослей на него дохнуло чужим логовом. И он почувствовал, как чьи-то недобрые, злые глаза следили за ним.

Скрытая слежка угнетала Корноухого. Переступая о лапы на лапу, он приблизился к тому месту, откуда доносился запах, и долго стоял, скаля гнилые зубы.

Корноухий не обманулся. За ним давно следили чужие глаза. Это были волки - хозяева здешнего урочища. Из укрытия высунулась щекастая морда матерого. Поводив носом, он решительно направился к пришельцу.

У Корноухого по телу прошла зыбкая дрожь. Но виду, что струсил, не подал. Таков суровый закон леса. Стоило сделать малейшую попытку к отступлению, как вся стая набросилась бы на него. Корноухий поднял голову, навострил уши.

Гривастый молодой волк обнюхал гостя. Из кустов вышла волчица. Корноухий опустился на траву. Еще раз обнюхавшись, волки разошлись.

Так и обосновался Корноухий у чужого логова, в зарослях папоротника, под можжевельником. Немощь и дряхлость вконец одолели его. Лежал он смирнехонько, не поднимая головы. Слушал, как неподалеку в траве возятся волчата. Ему было приятно, когда они порой, кувыркаясь, повизгивая, перепрыгивали через него, легонько кусали, признавая за своего. Иногда Корноухий вскакивал, и шерсть дыбом поднималась на спине. Грезились ему и выстрелы, и ворчание волчицы, и гибель его выводка в овраге, и стрекотня каких-то чудовищных машин, которые прогнали его от Черного озера.

Шли дни. Лапы в суставах слабели, зубы вываливались. Глухота делала мир безмолвным и страшным...

Однажды проснулся Корноухий и пополз от чужого логова по оврагу к ручью, где проводил последнюю весну. Недвижно лежал под корнями старой елки: не спал, не дремал, а только почти ослепшими глазами смотрел, как стремительно мчится, пенясь на камнях, вода Гремячего ключа. Ни голода, ни стужи он не ощущал. А когда настала новая ночь, Корноухий незаметно уснул и больше не проснулся.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ