– Ерунду говоришь, - сказал Майкл.
– В школе прилежно учился, вот тебе мозги наизнанку и вывернули. Если художник - непременно в революционеры метит. За народ свой душой там болеет. А художнику везде плохо, потому что это - болезнь, которую еще лечить не умеют. Он везде себе клетку выдумает...

– А я, ребят, вот что думаю, - перебил Майкла Генка.
– Клетка - не клетка, - это вообще разговор особый. Тут с другого конца начать следует. Что ты есть, свое место в этой жизни найти. Тогда никакой свободы не забоишься. Васька говорит: талант из нас клетка выдавливает. Что ж, может, прав. Только талант - он для чего-то ж назначен? Ему бы дозреть, расцвести а мы еще сделать ничего не успели, а уже о цене сговариваемся. Мол, вы мне послабление дайте, а я вам транспарантик состряпаю. В траншею меня не гоните, так я вам хор соберу, "Непобедимую и легендарную" и "Человек проходит как хозяин" петь будем. А хозяин чего? Робы, которую носишь? Забора, за которым сидишь? Ведь мы как рассуждаем: я - им, они - мне. А там, глядишь. Сундук до меня возвысится. Замполит, кроме своих цитат, Пушкина вспомнит. Но ведь черта с два! Они - примитивы, и в этом их сила. Им нечего терять кроме цепей, которыми они нас окрутили. А нам есть, и мы - теряем. Не их до себя, а сами на ступеньку ниже становимся. И уже стихи не слагаются, картины не пишутся... Может, именно таким они свой Коммунизм и видят. Когда все равны, все ничтожества. Л я человеком остаться хочу. Понимаете? Человеком. И потому торговаться с ними не буду. Да и невозможно ведь. Талант - его даже задаром никому не уступишь. Руки, голову - это пожалуйста. А талант?... И какая разница, откуда он взялся? Только продай: сразу останется "человек", который ничему не "хозяин", или забор, что своими руками построили.

– Треп!
– помолчав, сказал Майкл.
– Обычный интеллигентский треп! Томас Мор с Кампанеллой.

– Томас Мор за свой треп на эшафот пошел.

– И еще миллионы, - добавил Васька, - потому что этому трепу поверили.

– Да ты не сможешь без красок, - сказал Майкл.
– А ты - без гитары, а он - без рояля. На то они вас и поймали. Борька вон кулаками махал - и его упекли. А вас иль меня - пальцем не тронут.

– Потому что - бездари!
– процедил Лешка.
– Продались потому что. Ведь талант - это позиция, точка опоры. Встал - и трава не расти, а места своего не уступишь. Просто чувствуешь силу, и знаешь, что прав.

– А тебя с твоей силой - в траншею.

– Черт с ними!

– И руки там как Генка угробишь.

– Значит, без рук обойдемся!

– А "Зимь" все равно не трожь!
– решил положить конец спору Васька. Мало, что ты ее рисовал? Теперь она - наша. И клетка из тебя ее выдавила, или потому что ты эту клетку на три буквы послал, или силу почувствовал мне на это плевать. Она - есть. И с ней как-то легче. А все остальное, Васька ус покрутил, - горилочкой спрыснем.

– Верно, - поправил бинт Майкл.
– Время идет - а мы лясы точим.

Из каморки Васька вышел последним. На Лешку косился. И стало даже как-то смешно: ведь фанеры кусок, три краски наляпал - а живет, и даже условия какие-то ставит. Так не смотри! Руками не трогай! Да кто тут кого, в конце концов,

создал?

В клубе было темно, только на сцене горела лампа и красный светильник над входом. Васька плотно задвинул занавес.

– Кабинет в "Гранд Отеле", - сказал он. Потом подошел к пожарной бочке с песком, что стояла в углу за кулисой.
– Фокусы показывать буду.
– Разгреб песок и вытащил "Рислинг" с "Шампанским".

Парни захлопали.

А Васька еще покопался...

– Эта - борькина. Спрячь, - сказал Генка.
– Пусть хозяина подождет.

– Ой-ли дождется?

– Спрячь, - поддержал Лешка.

Васька перекинул четвертинку из ладони в ладонь:

– Такой товар будет киснуть!
– но все же зарыл.

– А девочек сделаешь?
– спросил Майкл.

– Можно и девочек, - Васька пощелкал пальцами, но по-том скорчил мину, дескать, волшебство все рассеялось.
– Факир был трезв - и фокус не удался.

– Тогда за тобой, когда накеряешься.

Загремели табуретками, стали садиться.

– А горилка уж тут как тут, - Васька нагнулся и вытащил из-под трибуны графин для докладчиков.

– Сначала "Шампанское", - сказал Майкл.
– Бокалов вот только не вижу.

– Бакара!
– сдвинул кружки Васька.

Грохнула пробка, полетели белые хлопья.

– Надо было в снег положить.

– Тогда бы не стрельнула.

– Только сразу хочу ознакомить с Уставом нашего заведения, - поднял кружку Васька.
– В нашем "Гранд Отеле" имеется пожарная дверь, на случай полундры. Так она не закрыта. Замок для виду болтается. А пломбу, ежели что, я утром другую навешу. Потому, уважаемые гости, при слове "атас" дружно, без паники, туда нс.с пропаливаем.

– И куда ж попадем?

– Прямо к девочкам, на "Бабью слободку".

– А в часть как вернемся?

– Через забор перелезешь.

– Кто-то и перелезет.

– Там дыра есть, - сказал Васька.
– Метров двадцать за клубом. Чуть поднажмешь - и досточка отступает.

– А с Мешковым-то говорил?

– Еще как! С полной флягой ушел. Но неспокойно нынче в Датском королевстве. Да и вообще, будьте бдительны!

– Вещь!
– утер губы Генка.
– Тысячу лет "Шампанского" не пил.

– А говорили - не надо.

– И за что же мы пьем?
– растягивал удовольствие Майкл.
– Не за этот же праздник?

– Нет, - сказал Генка.
– За праздники вообще пить глупо. Потому что они не повод, а следствие. У Кортасара, кажется, было: "Любой юбилей - это врата, распахнутые для человеческой глупости". А поскольку глупость на Руси есть питие, то вот, значит, и додурачились.

– Предлагаю, без философии, - перебил Васька.
– А то анекдот пропадает. Адам рассказал.