Шрифт:
"Таково было первое впечатлніе возвращенія на родину посл продолжительной ссылки. Этого ли ожидалъ несчастный, когда тамъ, за океаномъ, представлялъ себ родительскій домъ, изъ-за котораго вытерплъ невыносимыя муки въ продолженіе своего пути? Свиданіе, радушная встрча, прощеніе, радостныя слезы, спокойный пріютъ. — Увы! — все это мечты, мечты, дикія мечты! Нтъ боле материнской хижины, и онъ одинокъ въ своей старой деревн. Что значило его прежнее одиночество среди дремучихъ лсовъ, никогда не видавшихъ человческаго лица?…
"Онъ почувствовалъ и понялъ, что тамъ, за океаномъ, въ стран безславія и позора, родина рисовалась въ его воображеніи съ обстановкой его младенческихъ лтъ, но не такою, какою могла она быть посл его возвращенія домой. Печальная дйствительность сразила его сердце и погубила въ немъ остальной запасъ нравственнаго мужества и силы. Онъ не смлъ разспрашивать и былъ далекъ отъ надежды, что можетъ кто-нибудь принять его здсь съ чувствами состраданія и радушнаго участія къ его судьб.
"Медленнымъ и нершительнымъ шагомъ пошелъ онъ впередъ, склонивъ голову на грудь и не смя питать никакихъ опредленныхъ желаній. Одна, только одна мысль тускло мерцала въ его мозгу — бжать отъ общества людей куда бы то ни было. Онъ вспомнилъ про зеленый лугъ на конц деревни, и туда направилъ свои шаги. Достигнувъ этого мста, онъ бросился на траву и закрылъ лицо обими руками.
"Онъ не замтилъ, что на холм подл него лежалъ какой-то человкъ: его платье зашелестило, когда онъ обернулся и взглянулъ на новаго пришельца. Эдмондсъ поднялъ голову.
"Человкъ услся на томъ же холм, поджавъ ноги подъ себя. Его волосы были всклокочены, спина согнута, желтое лицо взрыто глубокими морщинами. Судя по платью, можно было догадаться, что онъ жилъ въ богадльн. Онъ казался дряхлымъ старикомъ; но эта дряхлость могла быть скоре слдствіемъ разврата и болзней, чмъ естественнымъ дйствіемъ прожитыхъ годовъ. Онъ принялся смотрть на незнакомца: его глаза, сначала впалые и безжизненные, засверкали дикимъ блескомъ и приняли бурно тревожный видъ, когда, повидимому, онъ вглядлся въ предметъ своихъ наблюденій. Еще минута и, казалось, эти глаза готовы будутъ выпрыгнуть изъ своихъ орбитъ. Эдмондсъ мало-помалу приподнялся на свои колна, и пристально началъ всматриваться въ лицо старика. Они глядли другъ на друга, молчали и были неподвижны.
"Блдный, какъ смерть, и страшный, какъ выходецъ съ того свта, старикъ медленно привсталъ и зашатался. Эдмондсъ быстро вскочилъ съ своего мста. Старикъ отступилъ назадъ: Джонъ послдовалъ за нимъ.
"– Кто ты, старикъ? — сказалъ онъ глухимъ, прерывающимся голосомъ. — Дай услышать твой голосъ.
"— Прочь! — закричалъ старикъ, сопровождая страшными проклятіями свое восклицаніе.
"Джонъ ближе подошелъ къ нему.
"— Прочь! прочь!
"И дряхлый старикъ, волнуемый неистовою злобой, поднялъ палку.
"— Отецъ!..
"Старикъ между тмъ испустилъ пронзительный крикъ и громкое эхо, переливаясь и перекатываясь помчалось по уединенному полю. Его лицо побагровло и посинло; кровь фонтаномъ хлынула изъ горла и носа; трава окрасилась темно-багряною краской; старикъ зашатался и грянулся на землю. У него лопнулъ кровяной сосудъ, и прежде, чмъ сынъ усплъ приподнять его изъ грязной лужи, — онъ уже былъ мертвъ.
____________________
"Въ одномъ изъ отдаленныхъ угловъ нашего кладбища, — заключилъ священникъ посл кратковременной паузы, — погребенъ человкъ, служившій три года въ моемъ дом посл этого событія. Смиренный и кроткій духомъ, онъ чистосердечно каялся во всхъ своихъ грхахъ и даже могъ служить образцомъ терпнія и строгой жизни, очищенной сердечнымъ сокрушеніемъ. Кто былъ онъ, и откуда пришелъ въ нашу деревню — никто не зналъ, кром меня; но это былъ Джонъ Эдмондсъ, воротившійся изъ ссылки".
Глава VII. На грхъ мастера нтъ: мтилъ въ ворону, попалъ въ корову. — Побдоносная игра и нкоторыя другія чрезвычайно-интересныя подробности назидательнаго свойства
Утомительныя приключенія несчастнаго утра и счастливйшаго вечера, равно какъ эффектъ пасторскаго разсказа, произвели самое могучее вліяніе на воспріимчивыя чувства президента Пикквикскаго клуба. Лишь только радушный хозяинъ, со свчою въ рукахъ, проводилъ своего гостя въ комфортабельную спальню, м-ръ Пикквикъ минутъ черезъ пять погрузился въ сладкій и глубокій сонъ, отъ котораго, впрочемъ, немедленно воспрянулъ при первыхъ лучахъ палящаго солнца. Иначе, конечно, и быть не можетъ: между свтилами двухъ міровъ, физическаго и нравственнаго, должна быть постоянная, прямая и непосредственная симпатія.
М-ръ Пикквикъ вскочилъ съ постели, надлъ халатъ, открылъ окно, испустилъ глубокій вздохъ и воскликнулъ такимъ образомъ:
— О природа, чистая, безыскусственная, очаровательная природа, — благословляю тебя! Какой безумецъ согласится навсегда запереть себя въ душномъ пространств, среди извести, кирпичей и глины, если только разъ удалось ему почувствовать на себ вліяніе роскошной сцены, открывшейся теперь передъ моими глазами? Какой сумасбродъ ршится прозябать всю свою жизнь въ такомъ мст, гд нтъ ни овечекъ, ни коровъ, ни всхъ этихъ щедрыхъ даровъ Сильвана и Помоны, разсыпанныхъ здсь на каждомъ шагу для мирныхъ и тихихъ наслажденій истинныхъ сыновъ обожаемой натуры? Какой, говорю я, какой?
И м-ръ Пикквикъ, отъ избытка душевныхъ волненій, высунулъ свою голову изъ окна, чтобъ удобне любоваться на лазурное небо и цвтущія поля. Запахъ свжаго сна и сотни благоуханій отъ цвтовъ маленькаго сада наполняли воздухъ передъ окнами прекрасной дачи; зеленые луга сіяли подъ утренней росой, блиставшей на каждомъ листк, и птицы стройнымъ хоромъ заголосили свой концертъ, какъ будто въ трепещущихъ капляхъ росы скрывался для нихъ источникъ вдохновеній. Сладостное и очаровательное мечтаніе оснило душу великаго мужа.